Томъ шестой. За океаномъ

Докторша, шедшая впереди, думала только о томъ, что ей предстоитъ тяжелый день. Она жила вмѣстѣ съ золовкой, и у обѣихъ было по трое дѣтей. Обѣ женщины жили дружно и работали, сколько могли, но раздѣленное бремя домашнихъ заботъ казалось не легче, а тяжелѣе. Дѣтская орава поднимала невообразимый гамъ, и, въ концѣ концовъ, каждой матери представлялось, что у нея не трое, а цѣлыхъ шестеро питомцевъ. Для постороннихъ посѣтителей весь домъ походилъ на дѣтскій пріютъ, гдѣ ползающіе, ковыляющіе или скачущіе мальчишки и дѣвченки попадались въ каждой комнатѣ и на каждой ступенькѣ лѣстницы.

III.

Домъ доктора стоялъ на окраинѣ фабричнаго городка. Это было довольно обширное зданіе въ два этажа съ аптекой впереди и мезониномъ подъ крышей. Докторъ выстроилъ его весь сверху до низу собственными руками къ немалому соблазну многихъ паціентовъ, которые все еще не разучились прикидывать вещи на европейскую мѣрку и никакъ не могли переварить, что тотъ же самый человѣкъ по вечерамъ надѣваетъ черный сюртукъ и засѣдаетъ въ собственной пріемной, а по утрамъ облекается въ синій балахонъ и прибиваетъ доски на крышѣ. Докторъ, однако, не обращалъ вниманія на пересуды. Онъ былъ мастеръ на всѣ руки. Даже надпись на мѣдной дощечкѣ у дверей, гласившая: «Докторъ Борисъ Харбинъ принимаетъ во всякое время», была вырѣзана имъ самимъ, и до сихъ поръ онъ тщательно чистилъ ее каждое утро особымъ краснымъ порошкомъ. Онъ былъ необыкновенно дѣятеленъ; въ свободное время онъ вскапывалъ и засѣвалъ огородъ, кормилъ птицу и даже исполнялъ всякую домашнюю работу гораздо проворнѣе женщинъ. Но въ Ноксвилѣ пока не было другого врача, и поэтому у доктора Бориса не было времени даже для того, чтобы выспаться по-человѣчески. Чуть не каждую полночь его будили и требовали къ родильницѣ, къ внезапно захворавшему ребенку или къ умирающему старику. Еще хуже было то, что докторъ Борисъ быстро пріобрѣлъ необычайную популярность въ Ноксвилѣ, и почти половина больныхъ старалась навязать ему роль свѣтскаго духовника и совѣтника въ запутанныхъ дѣлахъ. Почти противъ собственной воли онъ былъ посвященъ во всѣ ноксвильскіе секреты и принималъ дѣятельное участіе въ ихъ благополучномъ разрѣшеніи. Отъ него требовали, чтобы онъ мирилъ поссорившихся супруговъ, помогалъ найти вторую закладную подъ домъ или даже приданое для засидѣвшейся невѣсты.

Девять десятыхъ своей жизни докторъ проводилъ на ходу, отъ паціента къ паціенту. Время отъ времени ему становилось не въ моготу. Тогда онъ бралъ велосипедъ и уѣзжалъ по большой дорогѣ, куда глаза глядятъ, переѣзжалъ отъ фермы къ фермѣ и возвращался домой на третій или четвертый день. Но часто даже во время такихъ «самовольныхъ отлучекъ» братья или сыновья паціентовъ пускались за нимъ вдогонку тоже на велосипедѣ и, изловивъ его на полдорогѣ, немедленно возвращали на мѣсто. Едва ли есть необходимость прибавить, что, несмотря на огромную практику, доходы доктора были невелики и даже на домѣ лежала тяжелая закладная. Зажиточные паціенты болѣе или менѣе платили, но бѣдныхъ онъ лѣчилъ даромъ и даже снабжалъ даровыми лѣкарствами изъ собственной аптеки. Въ Ноксвилѣ, какъ и вездѣ въ Америкѣ, медицина являлась совершенно частнымъ дѣломъ, и никто не заботился о безплатной или хотя бы объ удешевленной раздачѣ лѣкарствъ болѣе бѣднымъ больнымъ.

Почти половина нижняго этажа была занята обширной комнатой, которая, смотря по обстоятельствамъ, играла роль гостиной, столовой или залы. Въ зимніе вечера дѣти играли здѣсь въ лошадки. Раньше, когда у доктора и его брата не было столько дѣтей, дамы иногда собирали здѣсь молодежь и устраивали танцы. Теперь, несмотря на ранній утренній часъ, комната уже была полна народомъ. Русскіе интеллигенты изъ Нью-Іорка, Филадельфіи и даже Вашингтона охотно пріѣзжали на каникулы въ ноксвильскій околотокъ: это было единственное мѣсто во всей Америкѣ, гдѣ русская атмосфера, хотя и разрѣженная и перемѣшанная съ инородными элементами, прикасалась къ деревенской природѣ. Здѣсь можно было жить свободнѣе, чѣмъ у пригородныхъ фермеровъ Нью-Іорка, которые усердно старались ввести дачника въ узкія рамки и заставляли его принимать пищу по звонку, какъ за городскимъ табльдотомъ.

Въ квартирахъ здѣсь было больше простора, столъ болѣе походилъ на русскій. Природа была проще и растрепаннѣе, а главное не было того неисчислимаго множества трамваевъ, снующихъ взадъ и впередъ, отелей съ музыкой и ресторановъ «съ загороднымъ гуляньемъ», которые такъ отравляютъ жизнь повсюду, гдѣ собирается американская дачная толпа.

Ноксвильскіе фермеры успѣли создать для своихъ дачниковъ новое русско-американское имя «плежурникъ», составленное изъ англійскаго слова pleasure (удовольствіе) съ русскимъ окончаніемъ.