Том Сойер за границей

исчезли из виду, и вокруг не было ничего, кроме широкого мягкого ковра из

желтого бархата, - и это был песок.

  Вот тут-то и надо было остановиться. Так мы и сделали. С полчаса мы

глядели и размышляли, и ни один из нас не говорил ни слова. Когда мы

вспоминали, что он уже много тысяч лет глядит таким вот манером на долину

и думает свои величавые думы, которых и по сей день никто разгадать не

может, как-то тихо и торжественно становилось у нас на душе.

  Наконец я взял подзорную трубу и увидел, что на бархатном ковре копошится

несколько маленьких черненьких фигурок, а другие карабкаются зверю на

спину. Потом, гляжу, два или три белых дымка появились. Показал я их Тему,

а он и говорит:

  - Это жуки. Нет, постой, это... Ой, да ведь это же люди! Точно - люди и

лошади. Они втаскивают на спину сфинксу какую-то длинную лестницу.

Странно... Теперь они хотят прислонить ее... Смотри, вот опять дымки... Да

ведь это ружья! Гек, это они к Джиму подбираются!

  Мы дали полный ход и бросились к ним. В мгновение ока мы уже были на месте

и со свистом свалились в самую гущу. Все кинулись врассыпную, а те,

которые карабкались по лестнице за Джимом, выпустили из рук ступеньки и

упали. Взмыв наверх, мы увидели, что Джим лежит на самой макушке

сфинксовой головы, еле живой от страха и от криков, - он все время звал

нас на помощь. Он выдерживал осаду очень долго - целую неделю, так он по

крайней мере заявил, но на самом деле это ему только показалось, потому

что они на него здорово наседали. Они в него стреляли и осыпали его градом

пуль, но никак не могли в него попасть. Когда они убедились, что он ни за

что не встанет и что в лежачего пули не попадают, они побежали за

лестницей, и тут он понял, что если мы сейчас же не прилетим, то тут ему

конец. Том был страшно возмущен и спросил его, почему он не показал им

флаг и именем Соединенных Штатов не велел им убираться вон. Джим ответил,

что он так и поступил, но они на флаг не обратили никакого внимания. Том

заявил, что добьется рассмотрения этого дела в Вашингтоне, и добавил:

  - Вот увидите, что им придется извиняться за оскорбление флага и сверх

того возместить убытки, и они еще дешево отделаются.

  Джим спросил:

  - Что это значит - возместить убытки, масса Том?

  - Это значит выложить деньги наличными, вот что.

  - А кому эти деньги достанутся, масса Том?

  - Нам, а кому же еще?

  - А извинение кому?

  - Правительству Соединенных Штатов. Или, если нам захочется, то наоборот -

мы примем извинения, а деньги отдадим правительству.

  - А сколько это будет денег, масса Том?

  - При таких отягчающих вину обстоятельствах не меньше трех долларов на

брата, а может, и больше.

  - Ну, тогда мы лучше деньги возьмем. На что нам ихние извинения? Как

по-вашему, масса Том? А по-твоему, Гек?

  Мы обсудили это дело и решили, что, пожалуй, стоит взять деньгами. Я еще

не слыхал про такие вещи и спросил у Тома, всегда ли страны приносят

извинения, если они поступили неправильно.

  - Всегда. Во всяком случае, малые страны.

  Мы летели потихоньку, рассматривая пирамиды, а потом взмыли вверх,

опустились на плоскую верхушку самой большой и увидели, что она точно

такая, как рассказывал тот человек в воскресной школе. Пирамида эта была

как бы сложена из четырех лестниц, которые начинались широкими ступенями

внизу и, постепенно сужаясь кверху, сходились в одну точку на верхушке. Но

только по этим лестницам нельзя было лазать, как по настоящим: каждая

ступенька была высотой в человеческий рост, и без чужой помощи на нее ни

за что на взберешься. Другие две пирамиды стояли неподалеку, и люди,

которые двигались по песку между ними, казались маленькими, как букашки, -

так высоко над ними мы находились.

  Том чуть не ошалел от радости и изумления, что попал в такую знаменитую

местность, и мне казалось, что история просто лезет у него изо всех пор.

Ему просто не верилось, что он стоит на том самом месте, откуда принц

вылетел на бронзовом коне"Здесь пересказывается сюжет одной из известных

сказок "Тысячи и одной ночи"". Он сказал, что это было во времена "Тысячи

и одной ночи". Кто-то подарил принцу бронзового коня, у которого на

лопатке был шпенек, и он мог сесть верхом и летать по воздуху, как птица,

и объехать весь мир, и управлять конем, поворачивая шпенек, и лететь

высоко или низко, и спускаться на землю везде, где захочет.

  Когда он все это рассказал, наступило неловкое молчание - знаете, какое

бывает, когда человек окончательно заврался, и вам его жалко, и вы

стараетесь как-нибудь переменить тему, чтобы помочь ему выбраться из

затруднительного положения, но не знаете как; а покуда вы раскидывали

мозгами: что же делать? - это молчание уже наступило и разлилось кругом, и

теперь деваться некуда. Я смутился, и Джим тоже смутился, и мы оба ни

слова вымолвить не могли. Том с минуту сверлил меня сердитым взглядом, а

после сказал:

  - Ну, говори же, что ты об этом думаешь?

  - Том Сойер, ты и сам этому не веришь, - отвечаю я.

  - Почему же мне не верить? Что мне мешает?

  - А то тебе мешает, что таких вещей быть не может, вот что.

  - Почему не может?

  - Ты мне сперва скажи, почему может?

  - По-моему, этот шар ясно показывает, что такие вещи бывают.