В родном Лос-Анджелесе Уэйтс живет в мотеле «Тропикана-Мотор», прежде любимом Джими Хендриксом и Дженис Джоплин, где частично снимался «Мусор» Энди Уорхола[27]
. Его соседи — стриптизерши, сутенеры, мексиканцы, «бездарные психованные актеры без ролей и мужик по имени Спарки». Позади Уэйтса обитают несколько панков. Музыка Уэйтса — смесь джаза, душераздирающих баллад и бит-поэзии, но, как ни странно, его влечет к себе и панк-рок.— Многие кривятся, но это хоть какая-то альтернатива тому хламу, который вот уже десять лет здесь болтается, — сказал Том. — Я сыт по горло всякими Crosby Steals the Cash[28]
. Вторая такая группа мне нужна, как второй хрен. Я лучше буду слушать, как пацан в кожаной куртке орет «Отлизать бы мне мамашу», чем этих мудаков в ковбойских сапогах и расшитых рубашках, которые лабают «Шесть дней в пути»[29]. Mink DeVille[30] мне нравятся... Как-то вечером я стоял в Нью-Йорке, в Бауэри, перед «Си-Би-Джи-Би»[31]. Там эти коты с узкими лацканами и в остроносых штиблетах дымят «Пэл-Мэлом» и заливают алкашам баки. Вот где хорошо.Среди отверженных он как дома.
Уэйтс будет играть пианиста из бара в новом фильме Сильвестра Сталлоне «Схватка в раю» и споет там три новых песни. Возможно, его песня прозвучит в фильме «Исправительный срок» с Дастином Хоффманом, но в «Старски и Хатч»[32]
его не будет.— Я на них всерьез обиделся, — проворчал Уэйтс. — Приспичило, чтобы играл им сатанинскую фигуру в культовой группе, я сказал:
Пока он не прорвался на большой экран, ищите подвыпившего Тома в злачном районе города. Вам не составит труда вспомнить его помятую, с бачками, физиономию.
— Меня узна`ют, когда я болтаю в баре с симпатичной девчонкой. — Том вздохнул и запустил желтые от никотина пальцы в свои бензольные волосы. — Какие-то второкурсники вечно лезут слюнявить мне жилетку.
Бетси Картер и Питер С. Гринберг. Кислый и сладкий
«Newsweek», 14 июня 1976 года
Том Уэйтс на затемненной сцене. Одинокий прожектор освещает его хилую фигуру. Пока Уэйтс выборматывает свой джазовый репертуар, сигарета успевает догореть до самых пальцев. Небритый, в мешковатом костюме и потертой фетровой шляпе, он больше похож на обитателя ночлежки, чем на певца и восходящую звезду, в активе которой три популярных альбома.
В некотором смысле Уэйтс вообще не певец — он проговаривает синкопированный поток сознания, прогуливаясь по искореженным проулкам Америки в сопровождении душещипательного джазового квартета. Все это завоевало для него в музыкальной индустрии целый культ последователей, недавно он проехал по стране, выступая перед стоячими залами, а сейчас собирает внушительные толпы в своем первом европейском туре.
— Такая у меня натура, нравлюсь зрителям, — предполагает Том. — Я похож на их приятеля — потертого шалопая, с которого и взять-то нечего и толку никакого, зато он всегда рад посмеяться. Убогий, просто убогий. Но я не возражаю против такого имиджа.
Кисло-сладкие серенады Уэйтса о яичнице-глазунье и потерянной американской мечте уносят его далеко за пределы своих двадцати шести лет. Он — дитя среднего класса южной Калифорнии, выпавшее из поколения хиппи:
— Шестидесятые не особо меня возбуждали, — говорит Уэйтс. — Я не строил песчаных замков и не вешал на стенку портретов Джими Хендрикса. У меня даже не было ультрафиолетового фонарика.
После школы в Сан-Диего он работал вахтером, судомоем и поваром.
— Иногда болтался до утра, — вспоминает Том. — Мне нравилось. Заделался полуночником, отсыпался днем.
В девятнадцать лет Уэйтс балдел от музыки полуночников — джаза. Тогда он открыл Диззи Гиллеспи[34]
, Моуза Эллисона, бит-поэтов и сломанное пианино, в котором можно было нажимать только на черные клавиши.— Я вскоре научился играть все подряд в си диезе, так дело пошло на лад мало-помалу.
В 1972 году Уэйтс заявился со своими бухими блюзами на любительский вечер в лос-анджелесский фолк-клуб «Трубадур» и к концу года собрал вокруг себя внушительный круг поклонников, куда входили Элтон Джон, Бетт Мидлер и Джони Митчелл[35]
. Бонни Рэйтт[36], отправляясь в прошлом году в тур, прихватила Уэйтса с его номерами, хотя по дороге Том все больше норовил забуриться в какую-нибудь ночлежку.