Том восьмой. На родинѣ

— Господа, полно ссориться, — сказалъ онъ. — Что намъ дѣлить? Мы всѣ виноваты и всѣ сознались. Раньше мы уклонялись, увѣряли: «я не я и лошадь не моя». Теперь махнули рукой и сказали себѣ и правительству: «Да, мы виновны и не заслуживаемъ снисхожденія. Будь, что будетъ».

— Вотъ это правда, — сказалъ Завьяловъ, успокаиваясь. — Пусть дѣлаютъ надъ нами, что имъ угодно. Мы стерпимъ.

И всѣ полуэмигранты, выбитые изъ привычной колеи, почувствовали справедливость этихъ словъ.

— Будь, что будетъ, — повторилъ Аронсъ. — Что-нибудь непремѣнно будетъ.

— Тридцать лѣтъ мы сидѣли сиднемъ у моря и ждали погоды, — продолжалъ Матовъ, — теперь погода пришла. Мы плывемъ.

— Плывемъ, — сказалъ Аронсъ, — но не знаемъ куда.

— Куда-нибудь выплывемъ, — весело сказалъ Матовъ, — какъ въ пѣснѣ поется:

Смѣло братья. Вѣтромъ полный,
Парусъ мой направилъ я.

Дачники развеселились. На столѣ появились бутылки, одна съ столовымъ виномъ, другая съ густой коричневой наливкой мѣстнаго производства.

— Старики, давайте запоемъ, — предложилъ Завьяловъ. — Это самое «Море».

— Запоемъ, — согласился Матовъ.

Но туда выносятъ волны
Только смѣлаго душой…

Слова пѣсни были гордыя, вызывающія, но вмѣстѣ съ весельемъ у всѣхъ было совсѣмъ другое чувство: будто море бушуетъ, и ночь стоитъ надъ моремъ, и берега не видно, — и они плывутъ въ лодкѣ, среди валовъ, окруженные пѣною, но не знаютъ куда…

Матовъ вернулся домой поздно ночью. Они шли вмѣстѣ съ Завьяловымъ и говорили о Клюевѣ.

— Отчего онъ такой?.. — спросилъ Матовъ и не зналъ, какъ формулировать дальше свою мысль.

Завьяловъ усмѣхнулся: — Онъ вольнаго барана во снѣ увидѣлъ.

— Какого вольнаго барана?

— А помните у Щедрина: домашній баранъ вольнаго барана во снѣ увидѣлъ и затосковалъ. Мѣста не могъ найти, умеръ съ тоски. Вотъ это самое. Одно у Щедрина неправильно. Мирный баранъ былъ мирный и остался до самой смерти. А на дѣлѣ выходитъ, что послѣ такого сна у барана бываетъ тоска свирѣпая и красное въ глазахъ. — И всѣ мы такіе же бараны, — прибавилъ онъ, — бараны, бя!.. Тоска свирѣпая.

Онъ выпилъ у Клюева, и на вольномъ воздухѣ его разобрало.

На перекресткѣ они разстались, и Матовъ дошелъ до своей квартиры. Вещи были разложены. Сережа спалъ. Но Екатерина Сергѣевна сидѣла съ заспанными глазами и раскладывала пасьянсъ. Карты были старыя, обитыя по концамъ и совсѣмъ черныя отъ употребленія.

— Ты не спишь? — спросилъ Матовъ съ бѣглымъ неудовольствіемъ, проходя въ свой кабинетъ.

— Не сплю, — вяло сказала Екатерина Сергѣевна и переложила короля.

— Меня караулишь, — сказалъ Матовъ саркастически, снимая сюртукъ.

— Я не караулю, — сказала Екатерина Сергѣевна, — у меня денегъ не хватило.

— Какъ? — воскликнулъ Андрей Петровичъ. — Я далъ тебѣ пятьдесятъ рублей.

— Я всѣ истратила, — сказала жена, — и еще не хватило.

— Куда вы, бабы, деньги тратите? — раздраженно заговорилъ Матовъ. — Все вамъ мало. Какъ въ яму бросаете.

Екатерина Сергѣевна молчала и перекладывала карты.

— Изъ-за васъ нельзя думать ни о чемъ благородномъ, — крикливо сказалъ Матовъ.

— Я не виновата, — тупо сказала жена.

— И я не виноватъ… — Проклятая дверь! — Онъ ткнулъ дверь кабинета къ себѣ, но она не поддавалась.

— Хоть пять рублей дай! — поспѣшно сказала жена. Матовъ сердито вытащилъ кошелекъ и вытрясъ содержимое его на столъ.

— На, обирай!

«Завтра попытаюсь у Клюева занять, — думалъ онъ, укладываясь на дачномъ диванѣ и стараясь подобрать ноги, которыя все перелѣзали черезъ боковыя перильца. — Ну, жизнь»…

И передъ тѣмъ, какъ заснуть, онъ думалъ о томъ, что въ концѣ концовъ онъ существуетъ для этихъ женщинъ, для Ступы съ нянькой, и для Анисьи съ мороженникомъ, и для этой сырой дамы съ распущенными волосами. Онѣ собрались вокругъ него и живутъ отъ него, и у него никогда не хватаетъ денегъ на ихъ потребу.

— Ну, жизнь, — повторилъ онъ, и ему стало жаль самого себя до крайности, почти до слезъ.

— Уйти бы куда, — подумалъ онъ, — да развѣ онѣ отпустятъ?

На этой мысли онъ заснулъ. Ему снилось море. На морѣ была буря, но они отплывали въ лодкѣ, онъ и Клюевъ и другіе мужчины-дачники. Дамы стояли на берегу съ прислугой и дѣтьми. Онѣ что-то кричали. Но шумъ прибоя заглушалъ ихъ голоса. Екатерина Сергѣевна стояла впереди и кричала громче всѣхъ. И прислушавшись, онъ разобралъ: «Дай мнѣ денегъ, дай мнѣ хоть пять рублей!»

V.

Въ домѣ Клюева на чердакѣ было три свѣтелки. Въ нихъ спали старшія дѣти, два гимназиста вмѣстѣ и Петя съ учителемъ, тоже вмѣстѣ. Мися помѣщалась одна, въ маленькой комнаткѣ, окно которой выходило на востокъ.