Том восьмой. На родинѣ

Николай Петровичъ не любилъ и не умѣлъ хворать. Но за послѣдніе два года у него было два припадка въ томъ же родѣ, и онъ каждый разъ терялся и падалъ духомъ и рѣшалъ, что «оно пришло». Оно было то черное и бездонное, чего боится всякая живая тварь на землѣ и въ то же время знаетъ, что оно неизбѣжно придетъ и что отъ него не спрячешься никуда. Прежніе припадки окончились скоро и благополучно. Послѣ нихъ Николай Петровичъ нѣсколько времени соблюдалъ діэту, пока было живо впечатлѣніе страха, а потомъ забывалъ и принимался за старое.

Квартира Коханскаго уже пришла въ движеніе. Елена Алексѣевна растерянно бѣгала изъ кухни въ спальню и приготовляла горячій компрессъ. Бѣдная родственница, жившая вмѣстѣ съ Коханскими и наполовину замѣнявшая прислугу, поспѣшно одѣвалась за перегородкой. Даже маленькій Володька, разбуженный свѣтомъ и шумомъ, присѣлъ на своей кроваткѣ и смотрѣлъ на отца испуганными, ничего не понимающими глазами. Нижняя губа его понемногу стала дрожать и выпячиваться впередъ, и видно было, что еще черезъ минуту онъ разразится крикомъ и внесетъ свою долю въ окружающій хаосъ.

Прошло томительныхъ полчаса. За это время Елена Алексѣевна успѣла перепробовать надъ больнымъ горячіе и холодные компрессы и даже припарки, но Николай Петровичъ не могъ выносить прикосновенія къ своему животу никакихъ постороннихъ тѣлъ; онъ сорвалъ съ себя бѣлье и сидѣлъ на постели, накинувъ себѣ на спину простыню, скорченный, нескладный и волосатый, какъ больной орангутангъ, раскачивался взадъ и впередъ и мычалъ отъ боли.

Докторъ явился съ заспаннымъ лицомъ и сердитымъ видомъ человѣка, котораго разбудили въ самую интересную минуту. Онъ тоже былъ въ минувшій вечеръ на журфиксѣ, гдѣ гости занимались пивомъ и винтомъ съ присыпкой.

— Ну-съ? — спросилъ онъ Николая Петровича, неодобрительно разсматривая его полуобнаженную и волосатую грудь.

— Животъ! — промычалъ Николай Петровичъ. — М-м!..

Воля его слабѣла, и онъ еле сдерживался, чтобы не закричать во весь голосъ отъ боли.

— Что вы дѣлали вчера? — настаивалъ докторъ, какъ строгій учитель, исповѣдывающій нашалившаго ученика.

— Въ гости сходили! — уже наполовину стоналъ Николай Петровичъ.

— Выпили! — докончилъ врачъ. Онъ не могъ представить себѣ вечера въ гостяхъ и подобнаго припадка безъ самой основательной выпивки.

— Не пью я ничего, — слабо возразилъ Николай Петровичъ. — Во снѣ меня схватило… Животъ!.. О-о!

Онъ перегнулся впередъ и почти упалъ лицомъ въ колѣни, потомъ выпрямился, метнулся и заискалъ руками, какъ бы ища, за что ухватиться.

— Ради Бога, сдѣлайте что-нибудь, докторъ! — сказала Елена Алексѣевна.

Глаза ея расширились отъ страха, и все лицо исказилось. Она забыла одѣться и бѣгала по комнатѣ, какъ вскочила съ постели, въ нижней юбкѣ и ночной кофточкѣ.

— Пустяки! — сказалъ докторъ хладнокровно. — Надо ему дать слабительнаго…

— Или рвотнаго, — прибавилъ онъ, подумавъ.

Онъ присѣлъ къ столу и написалъ на бумажкѣ нѣсколько цифръ, перемѣшанныхъ съ отрывками непонятныхъ словъ.

Елена Алексѣевна выхватила рецептъ и отнесла его къ родственницѣ, копошившейся на кухнѣ.

Лицо ея сразу просвѣтлѣло, и она смотрѣла на бумажку съ такимъ видомъ, какъ будто латинскія слова составляли не предписаніе аптекарю, а формулу магическаго заклинанія противъ болѣзни.

Касторка, пришла не въ капсюляхъ, а просто въ бутылкѣ, густая, бѣлая, тягучая, какъ будто выжатая изъ нечистой железы животнаго.

Докторъ налилъ ее въ столовую ложку и поднесъ больному.

— Примите полную ложку! — увѣщевалъ онъ его тѣмъ же строгимъ тономъ.

Николай Петровичъ мутными глазами посмотрѣлъ на ложку. Въ обыкновенное время его тошнило отъ одного вида касторки.

«Вотъ оно!» — подумалъ онъ опять.

Смутное и трагическое настроеніе возникло въ его душѣ. Въ общемъ его можно было формулировать такъ: теперь началось нѣчто столь ужасное, что нельзя ждать ничего, лучшаго, чѣмъ касторка. Онъ бы не удивился, если бы вслѣдъ за слабительнымъ докторъ приставилъ ему мушку къ затылку или вынулъ скальпель и сталъ рѣзать ему живое тѣло.

— Полную ложку примите! — повторилъ докторъ. Николай Петровичъ послушно взялъ ложку, закрылъ глаза и широко открылъ ротъ, потомъ сдѣлалъ попытку влить себѣ слабительное прямо въ горло и проглотить его, какъ глотаютъ капсюлю.

Противное бѣлое масло тотчасъ же наполнило ему всѣ углы рта, облѣпило небо и губы и потекло вонъ. Ему показалось, что во рту у него цѣлый ковшъ этого ужаснаго вязкаго вещества. Внутренности его сжались, какъ будто хотѣли вывернуться. Онъ зафыркалъ, и замоталъ головой, и вдругъ осклизлый черный шаръ, застрявшій у него въ горлѣ, лопнулъ и выскочилъ наружу. Онъ едва успѣлъ перегнуться черезъ край кровати. Сѣрая струя хлынула изъ его рта и залила полъ.