Том восьмой. На родинѣ

Иванъ Варваци скупилъ за безцѣнокъ обширныя земли на берегу моря и заселилъ ихъ всякаго рода бѣглыми людьми (по такъ называемой Бѣглицкой косѣ). Эти поселенцы стали потомъ крѣпостными рода Варваци. Крѣпостническіе нравы въ Таганрогѣ были нисколько не мягче, чѣмъ въ средней Россіи. Мой старый пріятель, потомокъ крѣпостной семьи этого корсарскаго рода, особенно много разсказывалъ мнѣ о младшемъ братѣ Марка Варваци, Кузьмѣ. У Кузьмы Варваци была огромная дворня. Въ его домѣ все дѣлалось по расписанію, въ назначенное время — раскрывались ставни, поднимались жалюзи, вытирались полы. Малѣйшее отступленіе отъ правилъ или опозданіе вызывало кулачную расправу владѣльца. Кузьма Варваци былъ скоръ на руку и даже не разспрашивалъ. Подскочитъ и окровянитъ. Его лакеи постоянно ходили съ разбитыми лицами. Но если потомъ, въ болѣе спокойную минуту, лакею удастся доказать свою невиновность, полученныя плюхи засчитывались ему впередъ. Для этого велся особый реестръ, гдѣ каждый слуга имѣлъ активъ и пассивъ въ мордобойной монетѣ. Незадолго до освобожденія одинъ изъ лакеевъ, наскучивъ этими зачетами, своеобразно отомстилъ хозяину. У Кузьмы Варваци былъ дорогой сервизъ саксонскаго фарфора, который вынимался только въ особо торжественныхъ случаяхъ. Въ день именинъ хозяина вѣроломный лакей, принявъ отъ дворецкаго большой подносъ, уставленный фарфоромъ, сталъ подниматься по лѣстницѣ и вдругъ грохнулъ его съ площадки внизъ У него былъ значительный активъ полученныхъ и неоплаченныхъ плюхъ, и онъ сослался на него, чтобы избавиться отъ наказанія.

Послѣ отмѣны крѣпостного права Кузьма Варваци круто измѣнился. Онъ сталъ необыкновенно вѣжливъ, обращался къ слугамъ на «вы» и даже не возвышалъ голоса. Мѣста у него цѣнились, ибо онъ платилъ хорошее жалованье.

Теперь Таганрогъ обрусѣлъ. Онъ сталъ приличнѣе и грамотнѣе. Въ городѣ имѣется шесть среднеучебныхъ заведеній, не считая двухъ большихъ училищъ съ программой прогимназій. Общее число учащихся въ этихъ восьми заведеніяхъ достигаетъ трехъ тысячъ. Для городского населенія въ 50.000 (по послѣдней переписи) это сравнительно много.

На городскихъ выборахъ недавно побѣдили обновленцы. Я былъ на засѣданіяхъ. Дума собиралась въ полномъ составѣ, безъ абсентеистовъ, и рьяно голосовала: «да» и «нѣтъ», двигая стульями. Даже въ Маленькомъ клубѣ за карточной игрой заговорили о водопроводѣ.

Ибо водопроводъ — это городская мечта. Городъ до сихъ поръ пьетъ воду изъ колодцевъ, что возлѣ тюрьмы. Ее поднимаютъ наверхъ довольно нехитрымъ механическимъ приспособленіемъ. Оттого въ просторѣчіи вода эта называется «машинной водою». Каждая бочка машинной воды стоитъ полтинникъ. Впрочемъ, обыватели привыкли. Помню, когда мы въ первый разъ попали въ Петербургъ послѣ нашего машиннаго пойла, мы заболѣли желудкомъ отъ невской воды. Однако, въ то время невская вода была не то, что теперь. По словамъ Менделѣева, сказаннымъ на лекціи въ университетѣ, она занимала одно изъ первыхъ мѣстъ въ Европѣ по своей чистотѣ.

Къ чести Таганрога — въ немъ никогда не было отдѣла союза русскаго народа. Эта идіосинкразія заходитъ довольно далеко. Чиновники изъ союзниковъ, получая переводъ въ Таганрогъ, вмѣстѣ съ тѣмъ получаютъ инструкцію: — Оставьте политику. Тамъ это не подходитъ.

Новыя птицы, новыя пѣсни. Надя Сигида незабвенной памяти, которая умерла на каторгѣ подъ розгами и о которой мнѣ приходилось писать раньше, была прежде въ Таганрогѣ учительницей городской школы. Подруги ея уцѣлѣли и до сихъ поръ свято чтутъ ея память. Но, рядомъ со скромными городскими и церковно-приходскими школами, на Митрофаніевской площади выросла, можно сказать, цѣлая женская академія, точнѣе говоря, — четырехклассная школа съ программой прогимназій. Она помѣщается въ собственномъ домѣ въ три этажа среди обширнаго двора. Въ ней учится больше 500 ученицъ, все городская бѣднота. Окончивъ эту школу, можно поступить въ шестой классъ гимназіи.

Новыя пѣсни, новые люди…

— А есть ли у васъ политическія партіи? — спросилъ я почти въ шутку одного стараго знакомца.

Онъ немного подумалъ и сказалъ нерѣшительно: — Есть соціалъ-демократы. — Потомъ быстро поправился: — Нѣтъ, не такъ… Есть много хорошихъ рабочихъ, умныхъ, сознательныхъ…

И тотчасъ же снова прибавилъ, уже съ нѣкоторой гордостью: — У насъ не было ни разу еврейскаго погрома.

Я молча слушалъ.

— Въ то время у насъ велась большая пропаганда. Въ іюлѣ и въ августѣ передъ манифестомъ 17 октября въ «Дубкахъ» можно было подъ каждымъ деревомъ найти кружокъ. Пять или шесть рабочихъ, а посрединѣ студентъ или барышня. Они слушаютъ, она объясняетъ. Въ то время много сдѣлали.

Я слушалъ со страннымъ, смѣшаннымъ чувствомъ.

— А что, Никита живъ? — спросилъ я неожиданно.

— Какой Никита?

— И еще Василій изъ перваго кружка.

— Какъ ихъ фамиліи? — спросилъ знакомецъ съ нѣкоторымъ любопытствомъ.