И тогда я могла всё списать на переизбыток чувств, на то, что его слова были сказаны под влиянием момента. Но я не просто верила ему — я знала, что Рус не обманет. И даже после его исчезновения оставался огонёк надежды, что он исполнит своё обещание, вернётся ко мне, и всё снова станет как раньше.
Вот он, передо мной. Но чем дольше длится молчание, тем слабее становится огонёк надежды. Стискиваю рубашку пальцами и чувствую, как становится трудно дышать. Хочется позвать на помощь. Сказать, что вот здесь и сейчас умрёт надежда.
Но я делаю вдох, потому что Рус начинает говорить. И страх от того, что наша любовь умрёт, заменяется страхом, что мы все умрём.
— Наги объявят войну драконам.
— Стоп! Стоп! Стоп! — подрываюсь на ноги. — Какая ещё война?! Ты о чём вообще?!
Война не принесёт ничего хорошего. Никому. В ней не бывает победителей, только проигравшие. И неважно, что я не видела ни одну воину, хватает и того, что рассказывает история и люди, ставшие свидетелями кровопролития. Разумные люди никогда не будут рады войне и сделают всё, чтобы её предотвратить.
Мне хочется сказать Руслану, что любая война неразумна. Что нужно суметь найти компромисс, как-то договориться. Даже унять свою гордыню и пойти на уступки, но это надо сделать, чтобы уберечь людей. Но когда он отворачивается от окна и смотрит на меня, становится ясно, всё куда сложнее.
В его глазах пустая обречённость. И я могу его понять. Человек… Наг, который никогда не был жестоким или злым и не стремился повелевать, оказался перед выбором, который ему пришлось сделать в угоду обязательств. И теперь ему придётся продолжать делать то, к чему не лежит душа, только чтобы оправдать ожидания подданных.
— Родной…
Я срываюсь с места и подлетаю к мужчине. Обхватываю его лицо ладонями и приподнимаюсь на носочки, чтобы быть ближе. Наши лбы соприкасаются, а глаза оказываются так близко, чтобы мы могли заглянуть в души друг друга и разделить тяжкую ношу.
— Послушай, я не знаю, что у вас происходит, — шепчу быстро и сбивчиво. — Но уверена, всё можно исправить.
Рус сжимает мои ладони на своих щеках и отрывает их, уходит в сторону. Моё сердце сжимается от чувства, что мы отдаляемся. Снова. Но сейчас я не хочу думать о своих сердечных переживаниях. Не время для них, тут проблемы куда серьёзней.
— Вот именно, что ты не знаешь, — отворачивается он, отходя подальше.
— Так расскажи мне, — не пытаюсь снова к нему приблизиться, давая пространство. — Вместе мы сможем разобраться. Помнишь, ты сам говорил, что тяжесть, разделённая на двоих…
— Я помню, что говорил, — обрывает Рус. — Но… — вижу, как он сжимает кулаки. — Это сложнее, чем ты думаешь. Я сам никогда не предполагал, что окажусь в положение, когда нужно будет решать подобные вопросы, — слышу горький смешок. — Мой старший брат справился бы с этим куда лучше. Он всегда знал, что надо делать.
Рус никогда не говорил о своих родных. Только абстрактно, какие-то общие сведения. Описывал самую обычную среднестатистическую семью. Но ведь всё не так. Он сын императора, а в правящих семьях никогда и ничего не бывает просто.
— А если бы он был здесь, — начинает тихо. — Что бы он сделал? — Вижу, как дёргаются плечи мужчины. — Ты ведь хорошо его знал, так что он…
— Он бы ударил первым, — звучит его голос мрачно. — Он всегда бил первым, даже когда этого не требовалось. Именно поэтому мы и не смогли стать с ним близки. Потому что он предпочитал бить или смотреть, как я плачу, чем обнять и утешить. Он был первым сыном, и я думал, что это правильно.
Внутри меня почти сразу поднимается гнев. Я ни разу не видела старшего брата Руса, но уже его ненавижу. Тому определённо требовался хороший нагоняй, или работа с психиатром. Не может быть нормальным тот, кто наслаждается чужими страданиями и любит причинять боль. Пускай люди говорят что угодно про взросление, про изменения в поведение. Тот, кто бьёт других ради своего удовольствия, болен и его надо лечить.
— Но в данной ситуации он был бы прав, — продолжает Рус. — Драконы слишком многое отняли у нас, чтобы мы могли оставаться в стороне, когда они снова приходят к власти. Мы и так слишком долго ждали, и позволили им укрепить позиции, но больше никакого промедления. И в этот раз мы уничтожим их, — бьёт он кулаком в стену. — Всех. До единого.
От его голоса у меня мурашки бегут по коже. Но поддаваться страху бессмысленно. Я всё ещё верю, что проблему можно решить разговором. По крайней мере, надо попробовать.
— Родной, — вижу, как он откликается на это ласковое прозвище. — Я знаю, что тебе больно, но расскажи, что случилось. Поделись со мной. Вместе мы разберёмся и найдём выход.
Я вновь прошу его довериться. Раньше мы всем делились друг с другом. И сейчас тот момент, когда стоит открыться.
— Это долгая история, — его плечи поникают.
— У нас есть время, — выглядываю в окно — солнце ещё высоко. — Что, если мы поедим, и ты мне всё расскажешь?