Томас Чаттертон

(Он хочет уйти. Но на пороге появляются, один за другим, Барретт, Бергем, Кэткот).

Бергем. Томас свободен, благодаря вашей непоколебимой готовности извлекать выгоду из поэзии.

Ламберт. У меня мало времени. Желаю вам радостной Пасхи!

(Уходит).

Бергем (кланяется). Добрый день, миссис Чаттертон… А где твоя матушка, Томас?

Томас. Пошла с моей сестрой в Рэдклиффский собор, сэр.

Кэткот. Вы тетеперь попопоедете в Лондон и там попопытаете счастья, мистер Чаттертон? Ваше учученичество зазакончилось — отсюда новое обобращение.

Томас. Черная стена воздвиглась за моими плечами. Оставшись в Бристоле, я бы погиб. Теперь мучительные цепи сброшены, но что меня ждет впереди? Какие новые ужасы?

Барретт. Ты достиг своей цели. Правда, не вполне безупречными средствами.

Томас. Да, но какой ценой, сэр!

Барретт. Так уж будь добр назвать нам ее! Коль заупрямишься, нам хватит терпения подождать. Жалкое показное завещание, составленное тобой прошлой ночью, мы уже видели. Твое словоизвержение — смесь бабского нытья и наглости. Каждого из нас ты изобразил с неприкрытым бесстыдством.

Томас. Назвать вам цену, цену? Она состояла в том, что я вынужден был придумать Роули и потом задыхался, искусно мастеря его из старых пергаментов и бумаги: с помощью поддельных чернил из бычьей крови и соли железа; Уильям Смит присовокуплял к этому свою мочу. Буквы я рисовал, подражая Кэкстону. Письменное свидетельство монаха — моя работа, мое достояние. Мне одному принадлежит знание о давно умерших жителях этого города, об их домах и надгробиях.

Барретт. Ты сошел с ума! Роули — фальшивка?!

Томас. Поэтический вымысел.

Барретт. Боюсь за твой рассудок… Но, как бы то ни было, сказанное тобою легко опровергнуть.

Бергем. Само собой. Я владею кое-какими источниками.

Барретт. Я тоже.

Кэткот. И у мменя они есть.

Барретт. Я проверял рукописи. Они все относятся к XV веку. Еще вчера я обнаружил в городском архиве отчет об укреплении стен Бристоля — определенно написанный рукой Роули.

Бергем. Пошатнуть веру в подлинность стихотворений Роули тебе не удастся. Ты слишком самонадеян или, наоборот, сбит с толку (откуда мне знать), но в любом случае — явно не в себе.

Старая миссис Чаттертон. Я никогда не верила, что наш мальчик нормален. Сара вечно с ним цацкалась как с избранным.

Томас. «Бумаги Роули» сочинил я, один я. Часть этих стихов я со тщанием перенес на старую бумагу и пергамент. Иллюминировал, закапал воском и замарал мушиными какашками, протравил кислотой, обгрыз по краям зубами, неаппетитно загрязнил —

Барретт. Довольно! Мы не в сумасшедшем доме.

Томас. Лист из городского архива — тоже моя работа. Я доставил его туда уже давно.

Барретт. Хватит, я сказал. Лгать ты научился, можно считать, с пеленок. А сейчас потчуешь нас глупостью и ложью одновременно. Я говорю, я утверждаю: ты лжешь. Ты болен, и болезнь твоя состоит в том, что ты не можешь не лгать.

Кэткот. А ненет ли у вас, мистер Чачаттертертон, друдругих, до сей поры ненеизвестных фальшивых бубумаг этого Ророули? Я гоготов купить их у вас как поподлинные.

Томас. Написанное мною — мое достояние. Не существует другой собственности, что была бы столь же надежна.

Кэткот. Я зазадал вам вовопрос, мистер Чачаттертон.

Томас. Да, есть. Трагедия «Аэлла».

Кэткот. Какакую же цену вы за нее наназначите?

Томас. Это главная вещь цикла.

Кэткот. Какакова ваша цецена?

Томас (растягивая слова). Пять крон.

Кэткот (достает кошелек). Каккраз стостолько у меня имеется при себе. Дадавайте рурукопись.

(Томас роется в бумагах на столе; передает наконец рукопись и получает деньги).

Барретт (с вновь вспыхнувшим раздражением). Так ты, значит, сам написал бессмертные сочинения Роули?! Стыда в тебе нет, как ты посмел с ним равняться?

Томас. Томас Роули — это Томас Чаттертон.

Бергем. Гербы, родословные древа — фальшивки, изготовленные мальчишкой! Почему тогда ты крал из фолиантов листы? Они тоже были неподлинными?

Томас. Я всегда пользовался настоящим старым пергаментом.

Бергем. С глупостью все понятно; но эта бессмысленная, слабоумная бестактность… Ты ведь, при всей своей образованности, всего лишь бедное ничтожество!..

Барретт (мягко). Томас, мне жаль тебя… Человек твоего возраста не способен создать такие возвышенные и прекрасные произведения, как те, что вышли из-под пера благословенного пиита Роули. Тебе даже не хватило бы времени, чтобы просто их переписать.

Томас. Я экономил на сне.