Томас Чаттертон

Ламберт (спокойно). Не получится, Томас. Еще шесть лет — и потом делай, что хочешь. Хорошо, что ты вспомнил о работном доме. Он всегда открыт для беглецов, которые не знают или не хотят признавать силу договора и стоящих под ним подписей. Ты же умен. Ты понимаешь смысл должностных актов и документов. И не станешь действовать опрометчиво. Наконец, я доволен тобой. Ты получаешь деньги на карманные расходы и можешь оплачивать свой абонемент в библиотеке Грина. Ты привыкнешь к сложившемуся положению вещей, к человеческому сообществу, которое ты, к сожалению, презираешь, к той системе, которую мудрые столпы общества воздвигают посредством законов и обычаев. То, что тебе кажется плохим или жестоким, на самом деле служит добру, иначе Господь не стал бы это терпеть. Мягкость законодателей способствует развращению нравов. Поэтому именно жесткость есть добродетель государства, Церкви и наставников.

Томас. Да, сэр, я слышал об этом.

(Ламберт уходит через дверь в глубине сцены).

Томас. …На протяжении семи лет он не вправе ни посещать трактиры, ни играть в кости, ни развратничать с проститутками, ни вступать в брак… Семь лет лицемерия и эксплуатации… Впрочем, это у нас принято, принято повсеместно. А если я сделаю что-нибудь не так, как принято, меня ждет работный дом — благодаря законам, превосходно упорядочивающим жизнь. Ну и влип же ты, Томас! И смеяться тут не над чем. (Успокаивается.) Хорошо хоть он ушел, наш славный господин адвокат… Когда ты дома один, ты вроде бы и не один. Только где они, эти демоны и ангелы, которых я имею в виду? Которые ничего не понимают в документах, приложениях, законах, удостоверениях, правовых понятиях, распоряжениях, предписаниях, нормах обращения с недвижимостью, парламентских решениях, полицейских постановлениях; для которых голод это голод, бедность — бедность, сочувствие — сочувствие, Томас Чаттертон — Томас Чаттертон? Да, Томас Чаттертон это Томас Чаттертон. Простое высказывание, обобщающее сложное положение вещей. (Снимает с пюпитра руководство по некромантии, раскрывает его.) Однако Абуриэль — не Абуриэль. Его нет. И никогда не было. Мистер Абуриэль, я вас увидел во сне. Это только мой вымысел — что вы существуете. Кто скажет такому мальчишке, как я, что у него, дескать, дикий лоб? Лоб — просто бледный. Деньги я в тот день сам нашел. А откуда же взялся рот, полный красного своеволия? Рот только говорит… пережевывая, изничтожая голод. Сало было не салом, и хлеб был воздухом. А как же проход в цветущее запределье? И — аромат молодых каштанов? …Обо всем этом Томас говорил Томасу. А поскольку он не хотел, чтобы Томас разговаривал с Томасом, как зеркало с зеркалом, висящим напротив, он и наколдовал себе мистера Абуриэля. С тех пор я перепробовал все магические формулы. Но он больше не навещает меня.

(Стук в дверь, расположенную на заднем плане; Томас поспешно открывает, отступает на несколько шагов. Входит Абуриэль, одетый как путешественник: скромно, но добротно).

Томас. Это вы? Мистер Абуриэль? Возможно ли?

Абуриэль. Это я, Томас. Почему ты испуган?

Томас. Я не был готов к такому… К вашему посещению… И что вы постучитесь именно в этот дом… к жалкому адвокату… А не выберете место получше…

Абуриэль. Главное, я здесь. Снова в Бристоле. Дай руку, Томас. Мы ведь достаточно хорошо друг друга знаем.

Томас. Достаточно хорошо? Сомневаюсь, что это так. Вы совсем выпали у меня из памяти.

Абуриэль. И все же, дай руку!

(Они приближаются друг к другу).

Томас. Я думал, вы безвозвратно исчезли.

Абуриэль. Я скучал по тебе. Мне дали поручение: отныне оставаться в Бристоле. Должностные обязанности не противоречат моим желаниям.

Томас. В деловой жизни это исключение, причем крайне редкое.

Абуриэль. Ты, видно, уже приобрел некоторый опыт относительно поступков и привычек других людей.

Томас. Пожалуй. Вокруг меня — залежи письменных испражнений их предпринимательской и юридической фантазии.

Абуриэль. Я вижу на полках и книги.

Томас. Мне некогда их читать.

Абуриэль. Жаль… Может, займемся этим вместе.

Томас. Что вы имеете в виду?

Абуриэль. Это мое предназначение: что я тебе предан. Даже свалившись в выгребную яму, ты по-прежнему был бы приятен мне. Нечистоты можно смыть, и останется ядро: в данном случае Томас Чаттертон.