Томас Чаттертон

Ламберт (небрежно бросает листки на стол). Почерк небезупречен; но, может, его удастся поправить… Дело в том, что мы, юристы, предпочитаем составлять документы по-старинному неразборчиво.

Томас. Я легче усваиваю новые навыки, чем другие ученики.

Ламберт. Надо будет попробовать, на что ты годишься. А пока что — вот договор. Внимательно прочитай. На семь лет тебя отдают мне в пользование, как ученика писца. Все это время я буду, согласно обычаю, заботиться о тебе.

Томас (берет договор и читает). — — На протяжении семи лет… он не вправе ни посещать трактиры, ни играть в кости, ни развратничать с проститутками, ни вступать в брак… Ему будут предоставлять еду и питье, хорошего качества и в достаточном количестве, а также белье и шерстяную одежду, жилье и все необходимое… однако стирка и починка одежды не предусматриваются… (Томас прерывает чтение.) Мы обещаем друг другу многое.

Ламберт. Я же не изверг.

Сара. Миссис Эскинс будет содержать в порядке твое белье, она обещала.

Ламберт. Напиши здесь свое имя.

Томас. Да, сэр.

(Расписывается).

Ламберт. Сэр Эбрахам Элтон, прошу вас…

(Городской писец и Джон Макартур ставят свои подписи).

Ламберт. Подпись твоей матери не требуется. (Он расписывается сам.) Договор заключен при свидетелях. (Складывает бумагу и прячет ее в карман.) В понедельник, в восемь утра, ты — одетый как сейчас, только чище, и имея при себе писчие принадлежности — явишься в мою регистратуру, к старому писцу Эндрю.

Томас. Да, сэр.

Ламберт. Доброй ночи.

(Он, сэр Эбрахам Исаак Элтон и Джон Макартур поспешно удаляются).

Сара. Мне едва верится, что все кончилось хорошо. Чего ты только ни наболтал! Господа могли подумать, что у тебя помутился рассудок. Зачем ты писал эти буквы — АБУРИЭЛЬ? Пытался вызвать демона? Я давно подозреваю, что старые книги принесут тебе несчастье.

(В дверь снова стучат).

Томас. Наверное, пришел врач. (Идет к двери, открывает, кланяется.) Добро пожаловать, сэр. Это наша комната. Ребеночек уже родился, он жив?

Уильям Барретт (заходит в комнату, пристально смотрит на Томаса). Не каждый из тех, кто был призван, остается. Это относится и к заносчивым умникам.

Сара. Томас… Мне стыдно за тебя.

Барретт. Не беспокойтесь, сударыня. Для юноши лучше оставаться тем, кем он хотел бы быть, а не становиться каким-то другим человеком, никому не известным… Ребенок умер, и мать тоже. Помолитесь за них Господу! Я-то знаю, что не врачи выносят такой приговор роженице. (Томасу.) Чем раньше мир для человека темнеет, тем легче человек смиряется с этим — и тогда покидает земную юдоль без сожаления и раскаяния. Красивое — всегда только оболочка, которая быстро облупливается.

Сара. Печальное у вас учение, сэр, — хотя, может, в чем-то вы и правы. Но для Томаса оно не годится: он и так думает больше, чем следует.

Барретт. Глупцу в жизни больше везет; однако осмысленное человеческое лицо есть нечто неповторимое.

Сара. Глаза Томаса — серая бездна, с самого раннего детства.

Барретт (отворачивается от Томаса). Они в самом деле… неприступно глубоки. Однако не будем об этом.

(Он пододвигает стул к кровати, садится).

Сара. Мы не осмеливались побеспокоить вас раньше, сэр… из-за отсутствия денег.

Барретт. Понимаю. В каждом доме свои неприятности. Исключений тут нет.

Сара. Мы, бедняки, обычно имеем, чтобы защититься от смерти, лишь два-три шиллинга.

Барретт. Врач рад и мелким монеткам: серебро это серебро.

Сара. Дела у нас не всегда шли так скверно. После кончины мужа, учителя, я открыла здесь швейную мастерскую. Томас с восьми лет учился в школе. Его старшая сестра Мэри до недавнего времени помогала мне в работе. Я могла бы отложить деньги. Но прошлая зима, похоронившая Бристоль под завалами льда и снега, принесла нам болезнь. Дочке сильно нездоровилось, пришлось отослать ее из дома. У меня же начали отниматься руки и ноги. Сперва казалось, что недуг этот несерьезный, ведь боли не было, — и я пыталась сама себя вылечить мятой и растительным маслом. Но вскоре я уже не могла держать иглу. Однажды, когда кроила материю, я уронила ножницы. И не сумела поднять. Кто-то из девушек вложил их мне в руку, но я не смогла ими пользоваться. Девушки-швеи захихикали, свекровь высмеяла меня. Доверие клиентов к моим профессиональным навыкам испарилось за одну ночь. Больной — совсем не тот же человек, что здоровый.

Барретт. В постели вы не испытываете страданий?