Томек на тропе войны

Измученные, но находившиеся в каком-то упоении танцоры уселись за обильный ужин. Долго не смолкали разговоры у костров. Индейцы охотно рассказывали о своих интересных переживаниях и приключениях. Перед заслушавшимися белыми друзьями воскресал былой Дикий Запад с жизнью, столь отличной от жизни европейцев, со своеобразными обычаями, законами, верованиями и суевериями.

XX Пуэбло зуни

На рассвете Черная Молния послал в разведку двух опытных следопытов. Остальные воины должны были ожидать возвращения разведчиков в каньоне. Все, за исключением дозорных на вершинах скал, спокойно отдыхали.

Боцман, обыкновенно живой и подвижный, тяготился от безделья. И хотя обычно его передергивало от одной только мысли о горах, теперь сам предложил Томеку взглянуть на окрестности.

Во время таких прогулок они вели длительные беседы. На этот раз они взобрались на обрыв над самым ущельем. Боцман, воспользовавшись тем, что он с Томеком наедине, сказал:

— Хо-хо, браток! Видно, что денежки, которые твой почтенный папаша тратит на твое обучение, даром не пропадают. Говоришь гладко, всякие разные факты так и сыплешь, будто музыку по нотам разыгрываешь. Наверное, потому мы с тобой — в самый раз, будто пуговка с петелькой. По-моему, тебе на адвоката надо учиться. Ученые слова хорошо действуют на таких простаков, как я, и даже на диких индейцев.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ах, вспомни только, как ты ловко сочинял интересные рассказики, чтобы спасти пленных. Вот уж не думал, что тебе это удастся!

— Вы полагаете, что я все это выдумал? — удивился Томек и с улыбкой посмотрел на друга.

— Может, и не все, но с этим Косцюшко и пленными англичанами ты, пожалуй, крепко индейцев надул.

— Дорогой боцман, а вы хорошо знаете, кто такой Косцюшко? — спросил он.

— Не такой уж я дурак! — возразил обиженный моряк. — У моих стариков на Повислье в кухне, в переднем углу, висит картина, как Косцюшко на Краковском рынке клятву дает. Как же мне не знать, кем он был? Но чтобы он в Америке такими делами занимался, этого мне слыхать не доводилось.

— Косцюшко был необыкновенным человеком. Об этом лучше всего свидетельствует способ, каким он предложил свои услуги Конгрессу Соединенных Штатов.

— А что он такого сделал? — спросил боцман, усаживаясь поудобнее.

— Когда Соединенные Штаты начали войну за освобождение из-под ига англичан, в Париж приехали два американских уполномоченных, чтобы добиться помощи для своей армии. Это были Сайлас Дин и Артур Ли. Именно они вручали рекомендательные письма добровольцам, на основании этих самых писем те могли поступить в американскую армию. Наш Косцюшко никаких писем не взял. Сел на корабль с пятью поляками и поплыл в Америку.

— Хо-хо! Так был в себе уверен?

Томек кивнул и продолжил:

— Корабль его разбился у берегов острова Санто-Доминго. Косцюшко с товарищами, держась за мачту, добрались до берега. Там они сели на другой корабль, плывший в Филадельфию. Косцюшко сразу же явился к знаменитому ученому и члену Конгресса Бенджамину Франклину и попросил принять его в армию. Когда Франклин спросил, есть ли у него рекомендательные письма от американских уполномоченных, Косцюшко ответил, что лучшей рекомендацией для него будут способности и военные знания. Конгресс поручил Франклину проэкзаменовать смелого поляка. После этого Косцюшко немедленно дали звание полковника.

— Хо-хо! В чинах, значит, ходил!

— Косцюшко отличался отвагой, выдающимися знаниями и способностями. Поэтому в битвах под Трентоном и Принстоном он своим хладнокровием и смелой атакой сумел обратить на себя внимание Джорджа Вашингтона — главнокомандующего американскими войсками. С той поры Косцюшко неоднократно назначали советником к генералам, которым поручали особенно трудное задание. Я читал, что во время осады Йорктауна Вашингтон, объезжая войска, подъехал к лесу, где стоял Косцюшко со своими стрелками, которые должны были на другой день начать атаку. В ответ на речь командующего Косцюшко сказал: «Завтра я или займу окопы врага, или погибну!» И хотя был тяжело ранен, вынудил врага оставить редут. Наш Косцюшко был не только отважным и хорошим командиром. Он много сделал для укрепления Филадельфии и полевых позиций американской армии. А кто, как не он, содействовал победе под Саратогой? За героическую битву он получил звание генерала бригады и орден Цинцинната! А знаете ли вы, что, когда Косцюшко, возвратившись из царского плена, вторично высадился на американскую землю, народ встретил его восторженно: американцы выпрягли лошадей из кареты и сами везли его по улицам как триумфатора?

— Не диво, раз он столько для них сделал, — ответил боцман. — Да, ты прав, что это не только наш великий герой. Тот памятник ему, который мы в Вашингтоне видели, даже ничего себе.

— А вы не видели памятников ему в Чикаго и других городах? — спросил Томек.

— Точно — видел!

— Не он один боролся за независимость Соединенных Штатов. Разве вы забыли, что Казимир Пулавский, будучи американским генералом бригады, погиб в 1779 году в бою под Саванной?

— Это тот, что первый организовал свой легион?