Томление духа

Впоследствии он не мог вспомнить, когда именно свернул с улицы и пошел вдоль набережной, т. е., в сторону противоположную. Он двигался бессознательно и очнулся только тогда, когда при свете ночного фонаря прочел название улицы, которое много раз надписывал на конвертах; это название, безразличное для других было ему мило, как стыдливая ласка. Здесь жила Колымова. Он вспомнил свою комнату в доме обойщика, позднюю лампу на шатающемся столе и увидел самого себя, сидящего над недоконченным письмом. Сделалось жаль себя, точно постороннего.

— Пятый дом слева, — сказал он себе и повернул в короткую пустынную улицу.

В это мгновение он увидел человека, который, подняв голову, смотрел вверх. Человек не замечал его. Нил сделал несколько шагов и убедился, что человек стоит как раз против того окна в третьем этаже, к которому он сам стремился. Субботин очень удивился, задержал шаг и узнал Сергея. Нил не мог понять, что это значит; блеснула мысль, которая остро ударила его. Он затаил дыхание, смотрел и думал… Одно за другим освещались миновавшие события, становились ясными многие слова, и невыносимая тяжесть овладевала сердцем. В первое мгновение все показалось похожим на предательство, на измену исподтишка. Чтобы избавиться от него они вытолкали его взвалили ему на плечи тяжелые камни…

— Что же это? — сказал он, еще не овладевая собою.

Сергей подвинулся, и скудный свет упал на его лицо. Оно было печально, к усталые глаза без жизни и страсти глядели вверх. Нил вспомнил как Сергей лежал на полу возле кровати и рыдал. Нет, здесь нет предательства; Сергей так же несчастен, как и он…

Субботин стоял, спрятавшись за выступ стены и ощущая холодное железо водосточной трубы, о которую оперся рукою. Глаз привык к темноте. Величавая пустынность и тишина, какая бывает на улицах больших городов в ночные часы, томили сердце. Одинокая фигура стояла под освещенным окном и чего-то печально ждала.

— Уйди — сказал себе Нил. Но медлил. Он видел, что Сергей два раза оглянулся, точно в смутной тревоге…

Совершенно отчетливо, словно прочел это на пергаментном свитке судьбы — понял Субботин, что если окликнет Сергея, произойдет нечто страшное. То, что Сергей говорил о великодушном молчании, было мольбой о пощаде. Брат не был виноват ни в чем — иначе не просил бы пощадить его. Но слова о добровольном кресте были вызваны темной уверенностью в том, что Нил не пощадит его… Всю скромную, благородную душу Сергея видел он и понял, что брат намеренно делает его своим судьей и, быть может, палачом.

— Я ждал тебя, — сказал утром Сергей

Ждал, как мстителя, как великодушного друга, как судью и как мрачную смерть. Был может, этим проверял его? Ожидал слова правды и всепрощения? Становился под нож и говорил: «Моя вина в том, что я любил так же, как и ты; что невольно очутился с тобой рядом; что страдал, как и ты. Простишь ли?..» И еще молча говорил Сергей: «Не могу дольше жить. Не хочу. Но не имею сил призвать смерть. Убей меня».

Теперь все раскрылось. «Все становится ясным через некоторое время. Я только не знаю как». Нил припомнил: мысль о том, что Сергей знает и встречается с Колымовой, приходила и раньше. Но он отгонял ее, чего-то страшась. Разве не о том же говорил утром Сергей, когда трижды настойчиво произнес «да»?.. Быть может, Сергей притворяется, что не видит его, а на самом деле следит что сделает Нил.

— Останься со мною, — просил Сергей. — Не уходи в эту ночь.

Жалость, злоба, любовь и жестокость овладели Нилом. Его чувство к Колымовой обострилось новой мучительной драмой. Между ними неожиданно очутился Сергей. «Убей меня, — требовал Сергей, — тогда получишь ее». Он уступает ее. Но разве она принадлежит ему?

Зачем Сергей ставит его в положение судьи? Почему дает ему в руки нож? Он хочет уйти с дороги, ищет смерти, но зачем кладет свою судьбу в его руки?

Быть может, за освещенным окном никого и нет? Ведь она ушла к Яшевскому, ушла от них обоих. А они оба стоят ночью, на улице, друг перед другом и из-за тени, из-за исчезнувшего призрака борются насмерть.

Да, дело идет о смерти — смерти одного из них. Сергей опять оглянулся. Верно, думает: «Чего же ты медлишь?» Это Сергей мысленно позвал его сюда. Здесь все должно решиться.

Субботин вспомнил, о чем в бреду говорил Щетинин. В его утверждении о первой женщине, которую видишь ребенком, чудились проблески истины. Но раз так, то что же удивительного, если два брата полюбили одну и ту же? Это бывает чаще, чем думают. Это естественно. Естественно также, что она могла полюбить обоих… или не разобраться в том, кто настоящий…