Томминокеры

На следующее Рождество (его последнее, хотя в ту пору он чувствовал себя превосходно, ведь смертоносная опухоль еще не выросла и была размером с микроскопическую точку) Ральф подарил ей четыре новые скамейки, трех кукол и миниатюрную школьную доску, которая совершенно дополнила иллюзию милой и уютной классной комнаты.

На доске мелом было написано: «Дорогая учительница, я преданно вас люблю. ТАЙНЫЙ ПОКЛОННИК».

Взрослых «школа» миссис Маккосланд неизменно очаровывала. Большинство ребятишек – тоже. Рут очень радовалась, наблюдая, как мальчики и девочки возятся с ее куклами, хотя многие экземпляры стоили больших денег, а другие были ужасно хрупкими. Кое-кто из родителей приходил в ужас, осознав, что их дитя баюкает куклу, сделанную в докоммунистическом Китае или принадлежавшую дочери самого Джона Маршалла, председателя Верховного суда США. Рут была доброй женщиной; если она замечала, что матери или отцу очередной шалуньи или шалуна и вправду страшно неловко за них, то доставала специально припасенных для подобного случая Барби и Кена. Ребенок переключался на них, хотя и без интереса, словно понимал: все лучшее от него почему-то прячут. Если же родители, судя по голосу, возмущались только для проформы, решив, что это невежливо, когда ребенок берет игрушки у взрослой леди, – Рут ясно давала понять, что ни капельки не возражает.

– А ты не боишься? – спросила ее однажды Мэйбл Нойс. – Ведь эти детки могут и не такое сломать.

«Джанкаторий» Мэйбл изобиловал табличками типа: «ЛЮБУЙТЕСЬ И ТРОГАЙТЕ, СКОЛЬКО ХОТИТЕ, НО ЕСЛИ СЛОМАЕТЕ – СРАЗУ ПЛАТИ́ТЕ». Нойс точно знала, что кукла малышки Джона Маршалла, например, стоит не менее шестисот долларов (она показала снимок специалисту из Бостона, и тот назвал сумму в четыреста баксов, а справедливая цена должна быть в полтора раза выше). А ведь кроме нее, в коллекции была любимица Анны Рузвельт. И настоящая кукла вуду с Гаити. И бог весть что еще. Все они сидели щека к щеке и ножка к ножке с простыми винтажными игрушками вроде Тряпичной Энни и Тряпичного Энди[87].

– Нисколько, – ответила Рут. Она и Мэйбл иногда взаимно поражались взглядам друг друга. – Если господу угодно, чтобы одна из этих малюток сломалась, он это сделает сам или же пошлет ребенка. Впрочем, пока что все мои куклы целы. Подумаешь, пару голов свернули нечаянно, да Джо Пелл подкрутил говорящее устройство мисс Бисли[88], и теперь она может сказать только: «Хочешь принять душ?» – вот и весь ущерб, который я до сих пор понесла.

– Ну извини, я считаю, что это огромный риск, ведь речь идет о таких хрупких и уникальных вещицах. – Тут Мэйбл презрительно фыркнула. – Кажется, за свою жизнь я усвоила только одну непреложную истину: дети все ломают.

– Что ж, значит, мне просто повезло. Но они действительно осторожны, поверь. Может, потому, что так любят моих малюток… – Миссис Маккосланд помолчала, едва заметно нахмурившись. – По крайней мере, многие из них, – задумчиво прибавила она.

Именно так: не всем детям нравилось играть в «школьном классе» Рут; честно сказать, некоторые из них даже боялись, к изумлению и огорчению доброй хозяйки. Взять, к примеру, Эдну Турлоу. Та разразилась истошными воплями, когда мать схватила ее за руку и повела к игрушкам, рассевшимся на скамеечках перед доской. Самой миссис Турлоу куклы казались просто милашками, изящными, словно кошечки, сладкими, как взбитые сливки… будь в провинциальном языке другой синоним для слова «обворожительный», она и его употребила бы, без сомнения. Вот почему мать никак не могла взять в толк, с чего бы вдруг дочери их бояться. Да нет же, Эдвина «просто стесняется»! Рут безошибочно уловила испуганный блеск в детских глазах, но не сумела убедить «тупоголовую мамашу» (как уже окрестила ее про себя) не подтаскивать девочку к куклам насильно.

Норма Турлоу недалеко успела продвинуться. Маленькая Эдвина вдруг так завопила, что Ральф прибежал к ним из подвала, где плел камышовое кресло. Чтобы вывести девочку из истерики, понадобилось битых двадцать минут; разумеется, для начала ее увели со второго этажа вниз, подальше от кукол. Норма была вне себя от смущения и бросала на дочку мрачные взгляды, от которых та вновь заходилась неудержимым плачем.

Тем вечером Рут поднялась наверх и долго с печалью смотрела на свой «класс», полный молчаливых учениц (а среди них были и почти старушки вроде мисс Бисли и Бабушки Красной Шапочки, легко превращавшейся, стоило ее вывернуть, в Страшного Серого Волка), пытаясь понять, что именно так напугало Эдвину. Разумеется, сама девочка ничего не смогла объяснить; в ответ на ласковые расспросы она лишь вновь принималась вопить от ужаса.

– Ну и расстроили вы малышку, – произнесла она наконец вполголоса, обращаясь к куклам. – Как же так, а?

Те промолчали, не сводя с нее стеклянных, пуговичных и вышитых глаз.

– Хилли Браун тоже держался от них подальше, когда его мать заходила к нам, чтобы заверить купчую, – послышалось вдруг за спиной.

Рут подскочила и обернулась, потом улыбнулась мужу.

– Да, и он тоже.