Томминокеры

В 1973 году Мосс Харлинген, один из приятелей Джо по игре в покер, убил своего отца. Это произошло в Гринвилле, во время охоты на оленя, и было всеми расценено как трагическая случайность, но Авель Харлинген погиб вовсе не случайно. Мосс просто залег с винтовкой за поваленным деревом и терпеливо ждал, пока отец перейдет через ручей ярдах в пятидесяти вниз по склону. Целиться в него было проще, чем в глиняную уточку в тире. Сам Мосс убедил себя, что делает это из-за денег. Его предприятие, занимавшееся строительством Большого канала, задолжало двум разным банкам по векселям. Срок истекал через шесть недель, и ни одна из сторон, зная о другой, не желала давать отсрочку. Мосс отправился к Авелю, но тот отказался помочь, хотя вполне мог бы. Поэтому сын пристрелил отца и унаследовал кучу денег – сразу после того, как получил от юристов заключение о смерти в результате несчастного случая. Векселя были в срок погашены, и Мосс уверил себя (впрочем, в глубине его темной души оставались сомнения), что пошел на убийство исключительно ради корысти. В то время как настоящий мотив был совсем другим. В далеком прошлом, когда ему самому едва исполнилось десять, а братику Эмори – семь, их мать уехала далеко на юг, на Род-Айленд, на целую зиму. Там у нее внезапно скончался брат, и его вдове требовалась поддержка. В отсутствие матери в доме Харлингенов произошло несколько актов инцеста, но с ее возвращением все прекратилось и никогда уже не повторялось. Мосс даже не вспоминал об этом. Он забыл, как лежал в темноте без сна, в смертельном ужасе ожидая, когда в дверном проеме возникнет отцовский силуэт. Разве помнил он, как зажимал себе рот рукой, как соленые слезы стыда и злости бежали по ледяному лицу из горячих глаз, пока Авель Харлинген с хрюканьем и придыханиями совал свой намазанный салом член в задний проход сына? Все это произвело на Мосса столь слабое впечатление, что он и не вспоминал, как прокусывал свою руку до крови, лишь бы не вскрикнуть. И уж точно вылетели у него из головы тоненькие, словно у задыхающейся птички, мольбы Эмори с соседней кроватки: «Папа, не надо, пожалуйста, пап, только не меня, не сегодня, папа…» Разумеется, дети легко обо всем забывают. Но, видимо, какая-то часть произошедшего все-таки задержалась в памяти, потому что, когда Мосс Харлинген нажал на курок и выстрелил в сукина педераста, когда эхо прокатилось вдаль по холмам, потом вернулось обратно и наконец растворилось в нерушимой лесной тишине местных дебрей, он шепнул: «Не сегодня, Эм. Не тебя».

Эллис Кимвалл, учительница начальной школы, была лесбиянкой. Картинка поведала об этом в пятницу, после того как эта крупная леди, очень эффектная и солидная в своем брючном костюме зеленого цвета, заглянула к ним в дом собрать пожертвования для Американского общества борьбы с раковыми заболеваниями.

Дарла Гейнс, миловидная семнадцатилетняя девчушка, разносившая по воскресеньям газеты, прятала у себя под матрацем пол-унции марихуаны. Об этом Бекка узнала в субботу, как только Дарла ушла, забрав плату за пять недель (три доллара плюс пятьдесят центов чаевых, которых теперь было жаль). Еще Иисус рассказал, что она курит травку вместе со своим парнем перед каждым сношением – правда, сношения они почему-то называли «горизонтальным бибопом». И так – почти каждые выходные, с половины третьего и примерно до трех. Родители Дарлы работали в Дерри и домой возвращались не ранее четырех.

Хэнк Бак, еще один закадычный приятель Джо, служил в большом супермаркете в Бангоре и настолько люто возненавидел своего шефа, что как-то раз, покупая для него ленч в «Макдоналдсе», подсыпал в шоколадный коктейль пол-упаковки слабительного. После этого босс не просто сходил по-большому; он устроил настоящее представление, когда отложил в штаны целую атомную – или «сраную», если хотите, – бомбу, аккурат когда делал мясную нарезку в деликатесном отделении супермаркета в Штате Попутного Ветра[78]. Хэнк умудрился сохранить каменное выражение лица до окончания смены, но зато когда сел в машину, чтобы ехать домой, – чуть сам не обгадил штаны от хохота. По дороге он дважды выруливал на обочину, чтобы насмеяться вдоволь.

– Он заливался и заливался, – закончил историю Иисус. – Что ты на это скажешь?

Бекка сказала бы, что считает подобную шутку подлой и низкой. А ведь это было только началом. Пожалуй, о каждом, с кем она общалась, Иисус знал что-нибудь непривлекательное.

Она не могла дальше жить с подобными откровениями.

Но и без них не могла.

Ясно было одно: надо что-то делать.

– Ты уже делаешь, – произнес Иисус с картинки, стоявшей на телевизоре «Сони».

Разумеется, это он говорил. Идея о том, будто голос идет изнутри ее собственной головы, или будто Бекка умеет… как бы это сказать… умеет читать чужие мысли… была всего лишь мимолетной зловредной иллюзией. Да, наверняка. Потому что альтернатива слишком пугала.

Проделки сатаны. Колдовство.