– Товарищ подполковник, я понимаю – бой. Я понимаю. Понимаю всё. Но на каком основании ты, мальчишка… Молчать, Козицын! – взревел генерал-полковник, багровея и опять переходя на шёпот. – На каком основании ты, щенок, одиннадцать километров гнался за китайцами по их территории?! Тебе что было приказано? Служить и носу не показывать!! А ты?! Ты с ума сошёл?! Как – «откуда знаю»?!! У меня везде уши! Даже там, – генерал-полковник махнул рукой в сторону молчавшего китайского берега. – Даже там – глаза и уши. Ма-алчать! Да ляд с ней, с железякой! Левши ещё придумают! Ты понимаешь, что там сейчас маоисты поют? Зачем ты расхерачил штаб полка?!! Ты знаешь, что после твоих художеств они расстреляли роту охраны за трусость?!
– Николай Степанович, товарищ генерал-полковник, – Санечка Козицын, «подполковник Козин», лежал рядом с Захаровым и был бледнее серого снега. – Я не мог допустить, чтобы они вот так, внаглую… Поймите же!
– Так… Подполковник Козицын, приказ. Младшим лейтенантом. На самую глухую заставу. Пойдёшь как дезертир и трус. Повтори приказ!
– Есть – младшим лейтенантом. Есть – на глухую заставу, – просипел Санечка.
Захаров минуту изучал мертвенное лицо полуседого мальчишки:
– Ну?
Александр Ростиславович помолчал, потом, словно падая в могилу, одними губами молвил:
– Есть – как дезертир и трус.
– Так надо, Саша. Жди ровно один год… Я тебя позову. У меня есть на тебя планы, сынок.
Вот так «самый старший младший лейтенант» Санечка Козин стал заместителем командира заставы «Дежнёво». Служил бывший подполковник ровно, вёл себя бесцветно, сдружился и с кадровыми офицерами, и с «пиджаками». Пил в меру, то есть не падал. Как говорится, «тянул лямку». Единственное, чем он изумлял штабных проверяющих, – так это идеальным порядком в собачьих вольерах, где кобели носили странные клички Филипп, Хуан, Карлос, почему-то Джонни и Бобби, а любимая сука заставы называлась вообще по-оперному – Норма Джин.
С этим странным словом всё и просто, и сложно.
Старик, ты же прекрасно понимаешь, что ни тайных сект, ни просто (или сложно) верующих в элитных войсках КГБ СССР быть не могло. Разве что тайно или по любви… Но это отдельная история, возможная только в краю казаков, староверов, правоверных иудеев, каторжников и пограничников – я потом расскажу, только напомни мне.
Так вот, «белоцерковниками» в Манёвренной группе называли довольно странное племя офицеров, переведённых из Белой Церкви на самый Дальний Восток служить верой и правдой Партии и Социалистическому Отечеству. На этом вся простота заканчивается.
В начале повествования я уже говорил о душевных и телесных страданиях «особняка» Лелюшенко и о кругах семейного ада, которые прошёл милейший Олег Несторович. Ровно те же семейные бури и страсти разыгрались ещё в одиннадцати семействах – Ковпаков, Загребельных, Тимощуков, Семёновых, Тер-Погосянов – всех уже не помню.
Если бы офицеров перевели сюда в лейтенантском юном возрасте, вряд ли их прелестные половины хотя бы слово сказали – «с милым рай и в шалаше, если милый – атташе». Все девчонки знают, что нет ничего ярче звёздочек на погонах и сияющих глаз влюблённого лейтенанта. Но ничто так не разрушает форпосты мужского характера, как осадные тараны разъярённой сорокадвухлетней майорши, за три года до мужниной подполковничьей пенсии вынужденной решать уйму проблем – срываться с места, ехать чёрт знает куда, непонятно почему, а ещё дети – опять менять школу, поступать в институты, больная мама, выпивающий отец опять спрятался на даче. Есть от чего схватиться за сердце и вцепиться в мужа.
Шутки шутками, но прибывшие в Манёвренную группу капитаны и майоры лютыми волками смотрели на болотистые равнины и сопки Биробиджана.
Вроде бы их и не так много было – «белоцерковников». Хотя. Если посчитать – помпотех, его зам, связист, «особняк», кинолог, зам по оружейке, ещё несколько мужиков – ого, получалось не меньше четверти. Достаточно, чтобы замбой Гурьев и особенно подполковник Чернышёв не были в восторге. Одна надежда была, что, если что… Вернее, если не дай бог что… Что вот тогда мужики снова станут майорами.
Но всё равно душа была не на месте.
А тут ещё понагнали гражданских двухгодичников – «пиджак»-лейтенантов. И солдатики-новобранцы-двухгодичники были уже не те, что шли на три года. Что творилось в казармах у армейцев. Это был вообще бардак и тихий ужас. Лучше не задумываться о таком, а заниматься работой. Ежедневно, ежечасно, ежеминутно…
Ну, ладно, старик, покурили-подышали свежим воздухом, пора нам потихоньку назад, к ребятам. Слышишь, Жана Татляна включили? «С друзьями ты не бродил по широким проспектам, значит, ты не видал лучший город Земли». Явно наши москвичи гуляют. Ну, пошли-пошли. Они нас всё равно не видят. Зато мы увидим всё – Алёшка и Жози, твистуя, показывают ленинградский класс. «Окунись на Тверской в шум зелёных аллей. Хотя бы раз посмотри, как танцуют девчата на ладонях больших голубых площадей»…
Шикарно, старик. Ну, докуривай, пошли-пошли.
4
– И?
– Что – «и»?!