Тонкая зелёная линия

Вася Добровский обнаружил себя стоящим возле пульта коммутатора Топоровского райвоенкомата. Рубашка прилипла к спине, испарина на лбу. Страшно хотелось пить. Губы дрожали. Вроде бы и заплакать, но такая бешеная радость толкала сердце, что… Он быстро повернулся, глянул на большие цифры, кошачье-зелёным светившиеся на стене дежурной: «00:27». Никто уже не позвонит. Неловко ступая негнущимися ногами, он вышел в коридор. Дежурная лампочка даже не пыталась расшевелить коричневый сумрак, пахнувший масляной краской и плакатами «Защитник Отечества».

Толкнул дверь.

Первые минуты 13 января 1970 года. Неожиданная оттепель сменилась звёздным морозцем. Подтаявшие днём сугробы ярко блестели серебряной коркой льда. Где-то далеко, на окраине Топорова, лениво лаяли собаки. Под ногами шуршала снежная крупа.

Он сошёл с крыльца, наклонился, отбросил ладонями хрустнувшие льдинки, зачерпнул душистый сырой снег и медленно, с наслаждением умылся.

Закурил. Выдохнул дым навстречу неслышно звеневшим звёздам.

Сорок восемь лет. Он точно знал, что будет внук.

Дождался.

2

– Ну, что тесть? Обрадовался?

– Да. Очень. Не ожидал, – Филиппов сидел на раскладушке, механически скручивая в трубочку написанный Толькой Серовым список нужных позывных, так невероятно обыденно соединивших его с другим краем Большой страны. – День рождения на старый Новый год.

– Ну классно же получилось, а? Скажи, правильно я придумал Серова напрячь? Не всё же его, как суслика, по дебрям гонять? Умный он парень, конечно, но, знаешь, без пяти копеек рубль.

– Не знаю, дело твоё, – Алёшка знал, что Очеретня недолюбливает слишком хитрого Серова, однако «подмосквичи» Филипповы с москвичами Серовыми дружили, поэтому Васины интриги он не поддерживал. – Так… Что у нас там по расписанию?

– Сейчас, – Очеретня потянулся к листочку, лежавшему на краю стола. – Так, смотри. По идее, к двадцати двум ноль-ноль мы должны быть в сборе – и уже у наших почтовых красавиц. Слушай, во сколько ты вернёшься?

– Из Воскресеновки? Смотри, Абрамов через пятнадцать минут подгонит «шишигу». Ребята уже грузят. Туда мы им «абрамовские» валенки привезём в девять-тридцать. Сдать добро, чай, заступить, то да сё… Там фланги сколько? Семнадцать и двадцать два? Думаю, часов восемь-девять буду топать. Ну и сюда еще часа два с половиной, если гнать. Переодеться, помыться, если всё нормально, к двадцати трём ноль-ноль буду.

– Ясно. Ну да… Быстрее никак. Вымерзнешь там к чертям… Бабичу привет передавай. Ладно, а что с этим деятелем делать?

– С Мышом? А что делать? Сам устроил себе Хиросиму, тоже мне Чингачгук. Вид у него, конечно, не товарный. Прямо скажу тебе, Очеретня, видок у нашего Мыша… Девочки там точно ребёночков порожают – даже которые не беременные совсем. Поохотились, называется. Володя Мышкин – человек и кентавр.

– Бедняга. Еле дышит.

– Спит. Ему полдня спать. Он спирта сколько глотнул? Из фляжки, да ещё у начмеда. Хорошо, что Красный приехал. Хотя рисковал, конечно. Вовочка ему бы…

Вдруг в палатку зашёл огромнейший тулуп. Из маленькой норки, образованной шапкой и поднятым воротником, виднелся красный носик начмеда Красного. Он стряхнул иней с воротника и скептически воззрился на лейтенантов-«любителей»:

– Здравия желаю, товарищи офицеры. Ну, господа вивисекторы, больше никакого выдающегося живодёрства?

Следуя неискоренимой моде практикующих медицинских работников, старший лейтенант Андрей Фомич Красный воспитал в себе замашки цинические и живорезные. В пантеоне командиров Манёвренной группы он занимал позицию отстранённую и независимую, поскольку был действительно хорошим врачом. Ушибы, ожоги, порезы, занозы, фурункулы, переломы, мозоли, отравления, геморрои, пулевые и осколочные ранения, контузии, гастриты, ветрянки, психозы «невеста вышла замуж», мордобои «жена застукала», ангины, гриппы, рыбьи кости, вывихи, растяжения, симуляции, подагры, обморожения, опрелости, сотрясения содержимого молодых черепов, вши, собачьи укусы, триппер, энцефалитные клещи, вырвать зуб, вынуть металлическую стружку из глаза, лишаи, мигрени, запои и белые горячки – он давно понял, что эта свора маниакальных самоубийц лишь по какой-то ошибке именуется Манёвренной группой. Андрей Фомич был умничка, поэтому с олимпийским спокойствием и хитростью пользовался положением хранителя теоретически неприкосновенного запаса целительного, полезного и вкусного спирта. К его счастью, он ухитрился не спиться, не впал в грех уныния, общественных клоунад и обязанностей старался по возможности избежать. Он даже бабником не был. Просто себе служил, что на самом деле штука была совсем непростая.

Тулуп распахнул жаркие объятия. Взорам «живодёров» предстал собственно старлей Красный – щупленький, тонкогубый парнишка. Он достал из футляра пижонские круглые очки (старик, представь бритого налысо Джона Леннона, заблудившегося в биробиджанских сопках) и склонился над Мышкиным: