Тонкая зелёная линия

Поэтому вкус удачно позаимствованного «Токайского» его неприятно озадачил. Глухо выматерившсь, он не придумал ничего лучшего, как хватануть ещё один стакан слабенького винца, и улёгся спать прямо в кунге, приказав сержанту разбудить себя за четверть часа до построения. Но Николай Семёнович вынужден был проснуться задолго до рассвета. Он чувствовал себя ужасно. Во-первых, он замёрз даже под тулупом. За ночь свирепый мороз и ветер выледенили кунг, хотя педантичный сержант Марунич и старался сохранить запасы тепла. Во-вторых, к знакомому стону извилин добавился истошный вопль кишок. Пытаясь оттянуть неумолимый выход на лютый мороз, сменивший недавнюю оттепель, помтех постарался уснуть, но естественное желание напоролось на угрюмую ухмылку реальности. Он ещё успел с достоинством спуститься из кунга на стеклянную траву, но секундой позже рванул в направлении ближайшей растительности, явно намереваясь обогнать волшебника Боба Бимона. Только вот буржуазный спринтер не бегал со спущенными ватными штанами.

Ещё через полчаса взору бледной зари предстала застывшая тайга, побелевший от стужи кустарник, окоченевшие сопки, бритвенные лезвия зимних облаков, серебрившиеся инеем палатки учебного пункта и бледный голый зад несчастного Николая Семёновича. Встреча рассвета в таких особых погодных условиях и жизненных обстоятельствах – это особый опыт, которым настоящие мужчины никогда не делятся с маменькиными сыночками, но помнят всю жизнь.

Помтех выдержал это испытание. Онемевший от стужи, он вернулся в кунг, надел опрометчиво забытый тулуп, но ненавистные крючки застегнуть задубевшими пальцами, естественно, не смог. Загребельный скорчился в недрах тулупа и попытался проанализировать события последних часов. Чем ярче пламенел румянец на его оттаивавших щеках, тем мрачнее было чело воина. Желая понять загадку природы, помтех, сам того не осознавая, действовал в точном соответствии с предписаниями средневековых алхимиков. Он взял с верстака пустую бутылку «Токайского» и понюхал. Нос был заложен. Тогда исследователь вылил несколько капель себе на ладонь и лизнул.

Что-то было явно не то.

Проклиная венгерских виноделов до седьмого колена, помтех просуществовал построение, после чего решил всё-таки проконсультироваться со штабными пижонами и направился в палатку, в которой гостили и точно так же вымерзали гости заставы – «пиджак»-лейтенанты Филиппов, Очеретня и Мышкин…

– Э… Ребята… Да. Тут… Это… А что это было у вас тут попить?

– Чай, – наивно ответил эскулап. – Крепкий чай. Индийский, со слоном.

– Не. Ну, мне тут говорили, у вас вино было.

– Вино? – Алёшка метнул, как нож тяжёлый, взгляд в Очеретню. Тот прикрыл глаза ладонью. – Вина не было.

– А как же. А может, какая заначка была? Мне тут, это. Может, «Токайское» оставалось где?

Ужасная, чудовищная, дикая догадка одновременно озарила глаза Очеретни и Филиппова. Оба одновременно заглянули под раскладушку, на которой сидели, и обнаружили пустой ящик. Но они уже были не мальчики, но мужи и за время учебы в институте вытянули жуть сколько экзаменов.

– Пэ-Эн-Ша, – вежливо обратился Алёшка к Васе, – ты же из виноградной республики Молдавии, университетское образование, проконсультируй, пожалуйста, товарища старшего лейтенанта.

– Конечно. Товарищ старший лейтенант, вас интересуют органолептические нюансы букета венгерских вин?

– Н-н-ну… Да. Пожалуй, – согласился похмельный помтех, оглушённый ужасным словом «органолептические».

Начмед заинтересованно посвёркивал очками, но благоразумно помалкивал.

– Видите ли, Николай Семёнович, Венгрия со времён таки ещё римских, так сказать, древлеисторических…

Помтеха шатнуло.

– Ребята, я присяду? – он осторожно опустился на уголок раскладушки, на которой заливисто грохотал Мыш.