Читаем Тонкая зелёная линия полностью

«Шаг-шаг, шаг-шаг. Быстро шагается – ребята тропу натоптали, снега нет, идти легко. Хоть бы снег выпал – тогда в тулупе было бы совсем по-зимнему. А то прусь, как белая ворона. Тулуп – незаменимая вещь! Походная печка. Внутри мохнатый, шее щекотно. Воротник поставил – только пар наружу. Вон как обмёрз мех. Градусов двадцать мороза, не меньше. Амур ещё не встал, дышит, берег заиндевел весь. А нет – вон уже языки льда вдоль берега. Ветрено. Красиво. На камышах белые кристаллы. Как там Галилео Галилей писал герцогу? Нет, какой же умница, простой укладкой брусчатки растолковал форму снежинок. Именно шестиугольники. И все разные. Максимальная площадь минимальным числом многоугольников и без пустот раскладки. Красота и логика, скрытая в обычном снеге. Ну да, зародыши кристаллов. Шестиугольно, свободно растут водородные связи. А какие связи – когда ребёнок в животе? Ну что он там думает? У Зоси живот ходуном. Ребёнок внутри ворочается. Если ухо приложить – такой раздутый мячик. Вдруг – бум! – коленка или пятка. А если попа – ого как видно. Гуднуть туда – внутрь – поздороваться: “Привет, дочка! Или сын?” Судя по размеру попы, дочка.

А назвать как? Так, Алексей Анатольевич, овраг обходить будем или вдоль берега переться? А давай!

Ну-ка? Сейчас-сейчас… Сейчас… Вроде держит лёд.

Молодой лёд крепкий. Мелкокристаллический. Это к весне вырастают кристаллы льда – шестигранные, словно карандаши, столбики. Тоже шестигранные.

Те же водородные связи. Весной на такой лёд не встать – распадётся со звоном, будто люстра хрустальная. В магазине на Шолом-Алейхема видели с Зосей такую – вся из висюлек, с такими смешными острыми кончиками. Рукой провести – звенит-звенит. Красиво. Никогда такую не видел. Зося хотела купить – может, через полгода. Привезём в Залесск.

Не знаю, вроде ж Сова обещал, что квартиру дадут.

Письмо прислал. Молчит, как сова, да всё понятно. Не полетела Лунная ракета. Нехорошо. Такая большая. Такая… Мечта. Толком рассказать нельзя.

И по телефону нельзя. Вроде движки в рассинхрон, судя по “в нашем ДК народный оркестр всё вразнобой играет”. Ушла «за бугор». Жалко. Там ребята рубятся, а я здесь… Окуньки. Окуньки подо льдом.

Сантиметра полтора лёд, не толще – а в тулупе такого дядю держит. Так, не поскользнуться. А то никакие валенки не спасут.

Шаг-шаг, шаг-шаг. Хорошо шагается. Только холодно. Камыши жёлтые, мороз белый, небо голубое-голубое, а у горизонта – молоко светится. Это снег вьётся – мороз воду выжимает из атмосферы. Вон как пляшут искры в воздухе – морозно. Очень морозно. Так… Всё это замечательно, но в балочке надо подзадержаться. Тулуп расстёгивать не хочется, но надо. АКМС на шею, овчинные рукавицы в зубы, пуговицы расстегнуть, пока руки не заледенели. Пар. В детстве все мальчишки писают фигурно – по снегу подписи. Пацанская забава. Девочки так не могут. Это точно. Чёрт, какой ветер. Пальцы заледенели сразу. Согреть. Согреть дыханием. Пальцы красные. Сначала застегнуть. Рукавицы упали. Хорошая штука – АКМС. Десантный вариант. Любимая штука. Злое, умное железо – так Вяйнемёйнен пел? Это где же? Как раз в следующем заливчике – во-о-он там, за следующим овражком. Ну да, точно. Сейчас дошагаю.

Шаг-шаг-шаг-шаг. “Железный шлем, деревянный костыль, домой король возвращался с войны”. Точно. Здесь. Прошлым апрелем как раз отсюда щучку подбил очередью. У поверхности ходила, серо-жёлтое перо показывала, икрянка. Андреев тогда не поверил, всё руками размахивал: “Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!” Килограмма на три. Хорошая щучка. У самого берега – мальками обжиралась в заливчике. Очеретня тоже глаза выпучил. А, да. В Кирге тогда тоже смешно получилось. Две щучки за неделю из АКМСа. Потом, когда клеща нашли, не смеялись. Ну да, угораздило. И не заметил, как он на макушку сел. Фуру снял, чтобы по кустам не цеплялась. Красный стоит весь белый, не ожидал, как доставать, – трясётся, что энцефалитник попался. В зеркале даже видно было шишку. Раздулся, насекомая скотина. Красный придумал гитарной струной-леской – вывинчивать. Подвязали-резанули по мясу. Кровь свистнула только так. Ну да – артериальное давление. Атмосферу превозмогаем. Как там Бендер шутил, что на него давит атмосферный столб? А тут наружу брызнуло. Надо перечитать.

Как же солнце светит… Левой щеке тепло, правую скулу сводит льдом. Щека свежебритая задубела. Оно, конечно же, лучше бы не бриться, но не по уставу. Странная штука этот устав. Громкие слова – закон для мужчин. А по делу – посмотришь – детский сад какой-то. Всё расписано, всё продумано, понятно, кому козырять, с кого спрашивать. И не парься. Миллионы мужиков – а за них всё продумано. Удобно. Даже умирать просто. Как у “белоцерковников”. Шаг – лейтенант, шаг – майор, шаг – куда-нибудь в Краснодар-Ставрополь – и на подполковничий пенсион. Жизнь – мечта. С виду армия, армия, а так – инфантилизм сплошной. Толпы мужиков. Ну да, война, конечно. Только вот войну не кадровые вытягивают. Бабы вытягивают тыловые. Да те, кто кишки наматывает добровольцами, – хоть кадровый, хоть из тыла.

Перейти на страницу:

Все книги серии Идеалисты

Индейцы и школьники
Индейцы и школьники

Трилогия Дмитрия Конаныхина «Индейцы и школьники», «Студенты и совсем взрослые люди» и «Тонкая зелёная линия» – это продолжение романа «Деды и прадеды», получившего Горьковскую литературную премию 2016 года в номинации «За связь поколений и развитие традиций русского эпического романа». Начало трилогии – роман «Индейцы и школьники» о послевоенных забавах, о поведении детей и их отношении к родным и сверстникам. Яркие сны, первая любовь, школьные баталии, сбитые коленки и буйные игры – образ счастливого детства, тогда как битвы «улица на улицу», блатные повадки, смертельная вражда – атрибуты непростого времени начала 50-х годов. Читатель глазами «индейцев» и школьников поглощён сюжетом, переживает и проживает жизнь героев книги.Содержит нецензурную брань.

Дмитрий Конаныхин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Последний
Последний

Молодая студентка Ривер Уиллоу приезжает на Рождество повидаться с семьей в родной город Лоренс, штат Канзас. По дороге к дому она оказывается свидетельницей аварии: незнакомого ей мужчину сбивает автомобиль, едва не задев при этом ее саму. Оправившись от испуга, девушка подоспевает к пострадавшему в надежде помочь ему дождаться скорой помощи. В суматохе Ривер не успевает понять, что произошло, однако после этой встрече на ее руке остается странный след: два прокола, напоминающие змеиный укус. В попытке разобраться в происходящем Ривер обращается к своему давнему школьному другу и постепенно понимает, что волею случая оказывается втянута в давнее противостояние, длящееся уже более сотни лет…

Алексей Кумелев , Алла Гореликова , Игорь Байкалов , Катя Дорохова , Эрика Стим

Фантастика / Современная русская и зарубежная проза / Постапокалипсис / Социально-психологическая фантастика / Разное
Книжный вор
Книжный вор

Январь 1939 года. Германия. Страна, затаившая дыхание. Никогда еще у смерти не было столько работы. А будет еще больше.Мать везет девятилетнюю Лизель Мемингер и ее младшего брата к приемным родителям под Мюнхен, потому что их отца больше нет – его унесло дыханием чужого и странного слова «коммунист», и в глазах матери девочка видит страх перед такой же судьбой. В дороге смерть навещает мальчика и впервые замечает Лизель.Так девочка оказывается на Химмель-штрассе – Небесной улице. Кто бы ни придумал это название, у него имелось здоровое чувство юмора. Не то чтобы там была сущая преисподняя. Нет. Но и никак не рай.«Книжный вор» – недлинная история, в которой, среди прочего, говорится: об одной девочке; о разных словах; об аккордеонисте; о разных фанатичных немцах; о еврейском драчуне; и о множестве краж. Это книга о силе слов и способности книг вскармливать душу.

Маркус Зузак

Современная русская и зарубежная проза