Тонкая зелёная линия

Шаг-шаг-шаг. Да, давление. Давление. Как его держать – при таких деформациях нержавейки при водородных температурах? А кислород? Раньше понятно – паронит или графит, а на кислороде органику нельзя, графит нельзя. Надо что-то инертное, стойкое при таких температурах. Эх, плохо учил химию! Если бы был какой-то пластик, какой-то полимер, чтобы стойкий и пластичный да на жидком водороде – тогда и температурные мосты можно было бы переделать по-другому. Попроще, да и подрывать на расход надежнее. А так, получается, у нас водорода-то толком и нет. Керосина не хватило. Тяга не та. Американцы смогли сделать движок на кипящем водороде, а у нас… Водород нужен. Водород. Водородные технологии. Это не кислород, это другое. Это совсем-совсем другое. А без движков, без насосов, без нужного вакуума никак. Две красавицы за бугор ушли. Должны же сделать! Должны…

Шаг-шаг-шаг-шаг. Никак. Тамара. Тома-Тома. Глазища. “Мне больно, Алёша”. Да… И Зося. Не “и”. Просто. А Томка – где? Уже у Зоси ребёнок. Наш. В Зосе. Живой такой, шевелится, живот растягивает. А вечером – сборище. Мыш затеял. Ему всё Вари мало. Варя хорошая. Танцует хорошо. Грудь маленькая, да. Перед глазами фигура. Всегда так – чужая женщина перед глазами. Всегда новая, неизвестная, тянет. Видна вся. До ямочек на попе.

Ну да… Ходуном. Мыш бесится, с цепи рвётся. Сам не знает, чего хочет. А сам-то знаю, чего хочу? Так… Вроде щёк не чувствую. Растереть. Растереть. Не стоять, растереть. Вода на овчине. Конденсат. Много надышал, как у тех чукчей? Не помню. Забыл – куда там Алитет уходил в горы! Чёрт, забываю такие вещи. И там женщины… Да. Вовочка говорил, что заведующая почты подружек позовёт. Какие они? Новые. О чём? Как пахнут? Как дышат? Ну да, Зося. Зося, конечно. Женское тепло самое лучшее для замороженного солдата. Так, говорят, немцы в лагерях экспериментировали. Согреться… Согреться. Быстрее, быстрее шагать.

Идём, Алексей Анатольевич, граница у нас большая. Граница – думал, другая. Особое место. Совсем не особое. Такая же река. Такой же камыш. Такая же трава. И вода, и небо, и свет с неба. Снег ложится одинаково. И холодно одинаково. Вон там, за рекой – только там уже другой народ. Другие люди. Другой язык. Кто вы суть люди? Так в летописях писали? Суть люди. Есть люди. Не просто один есть. А много когда – суть. Всё-таки старый язык – он точнее был. Наверное, потому что молодой язык – говорили-обозначали, а не забалтывали. Кто вы суть люди? Суть. Изнутри. На самом деле. А не снаружи – просто посмотрел, какой есть. Существует. Ты объясни, что за суть у тебя внутри. Что за племя вы суть. А коммунизм? Какое там племя будет? Чтобы растопить шапку Килиманджаро и послать луч к туманности Андромеды? Как там у Ефремова: “Женщина увидела перед собой что-то, встала, её глаза сияли”? Не помню на память. А Мвен Мас – он всё хотел женщину на другом конце Вселенной найти. Рядом никак. Видно, что-то не так с ним. Женщина женщиной пахнет. Кожа тёплая. Маленькие пупырышки, если замёрзнет. И гладкая-гладкая, нежная-нежная кожа. И вздох “ах-х-х”. Когда ты – внутри. Тепло, горячо, и навстречу – движение – и разноцветные глаза. Какие глаза ты хочешь увидеть, Эл? Чьи глаза? Карие, синие или разноцветные? Ресницы. Сумасшествие. Насквозь, навылет. Сладость по всему телу. Подружки? Какие они – вечерние? Обтянутые водолазками, надушенные, пушистые? Или смеяться будут? Или стонать? Зося-Зося… Зосе рожать уже скоро. Домой надо, назад поворачивать.

Дошёл. Ни черта себе. Семнадцать километров фланг. Четыре часа. Неплохо. Неплохо. Подышать. Закурить. Огонёк по коже. Сразу даже и не понять – обжигает ли. Волос пахнет палёной курицей. Или палёная курица пахнет волосом горелым. Одна и та же органика. Новой никто не придумал. Это мы думаем, что мы такие герои. А живём всего-то ничего. Десятки лет. А там миллионы лет нужны были, чтобы на коже перья отрастить. А мы их палим – эти перья. Эту рудиментарную шерсть. Потом срываем шкуры, шьём тулупы и в шерсть заворачиваемся. Чего-то не хватает, как ты в космос ни рвись. Холодно… Как у Ефремова внутри романа. Как-то всё очень по-гречески. Даже психуют его герои холодно. Словно статуи, мраморные статуи. Слишком хорошо у слишком хороших людей. Даже гнев какой-то странный, абстрактный гнев абстрактных героев. Не хочу так жить. Перекусить бы. Как есть хочется… Волка бы съесть, не то что косулю. Что там Абрамов положил в пакет? Хлеб разогрелся на груди. И сало! Сало на морозе да с чёрным хлебом – вкуснее не бывает. Сало настоящее, с прожилками мяска. Соль каменная похрустывает-тает каждым отдельным кристалликом. Желудок бурлит. Вкусно!