Тонкая зелёная линия

– Всё-всё! И слушать не хочу! Делать мне нечего! Пятьдесят лет ждать? Да только время тратить. Я сейчас живу. Один день живём! День живём, ночью любим. Так ведь, Женя?

– А вы живёте одним днём, Володя? – Воробейкина задумчиво улыбнулась. – Алёша, передайте мне, пожалуйста, огурцы. Вы пробовали? Я сама закрывала. Попробуйте.

– Я? – вскричал Мышкин, уязвлённый огурцами в самое сердце, – Да, я каждым днём хочу наслаждаться! Что толку занудствовать, когда наша жизнь такая – я не верю в бессмертие. Надо каждый день так прожить, чтобы дышать полной грудью, чтобы всё попробовать, чтобы на полную катушку. Давайте же жить – «чтобы не было мучительно стыдно за каждый напрасно прожитый день» или как там классик – Горький, да? – говорил. И, вообще, «человек – это звучит гордо». Я хочу… Красный! Красный! Маш! Машенька! Извините, можно я отвлеку? Красный, секунду, скажи, Красный, ты же врач, можешь сказать – «человек – это гордо»? Это – гордо? Что – надо каждого человека – каждого замораживать? Кто это будет решать? Ведь не ты же – а кто-то очень умный и очень важный, так?

– Вов, ну что ты. Человек? Ну… Человек – довольно уязвимая биологическая система, – Красный покраснел, перестал обнимать разодетую по последней киргинской моде пухленькую Машу, поправил очки и сел на любимого конька. – Мы живём на дне воздушного океана микроорганизмов, желающих нас сожрать. Всё время наш организм борется, да. Да и «гордо» – это по отношению к кому-то. Перед кем гордиться? Перед собакой? Перед китом? Только ведь перед другим человеком, который…

– Ну, хватил! Человек, другой человек, третий! Я тебе говорю: наша жизнь – ну сколько нам, семьдесят или восемьдесят лет отмеряно? – вот она один раз дана. Вот и говорю: надо так жить, чтобы вкусно было. Понимаешь? Прав тот, кто дольше проживёт – своей жизнью. Кто своего добьётся. Не ради эйнштейновской «эм-це-квадрат», не заморозиться-починиться, нет. А тот, кто своего добьётся. Он и будет гордиться.

– Каким способом? – Очеретня зацепил вилкой ломтик сала. Вроде же не слушал, а тут проснулся.

– Вася, что значит – «каким образом»? Каким образом добиться? Или гордиться? Добиться – не нарушая Уголовный кодекс, конечно. Как там в «Золотом телёнке»: «Я чту Уголовный кодекс». Так? Вот и всё. Так, девочки. А что притихли все? Маша, Вероника, давайте, Соня, Женя! Не-е-ет, мы ещё танцы устроим. Знаете, как у нас начпрод танцевать умеет? Я по понятным причинам сегодня не очень танцор, зато могу кое-что другое! Женя, давайте выпьем на брудершафт! Давайте-давайте! За ваши глаза! За ваши прекрасные голубые глаза, Женя!

– Володя, спасибо, я сейчас не хочу пить, – Евгения Владимировна отвечала Володе, а сама смотрела в глаза задумавшемуся Филиппову. – Спасибо, Володя. Чуть позже… Чуть позже.

– Ну, хорошо. Но первый танец за мной!

– Договорились, Володя. Хорошо… Алёша, так всё-таки, можно человека, человеческий мозг сохранить – навечно?

– Можно, Женя. Я могу вас называть – Женя? Так вот, Женя. Самое сложное не просто погрузить тело в жидкий азот или жидкий гелий, а в том, что при замораживании, пусть даже при самом быстром, какое сейчас возможно… Спасибо, мне хватит. А вот заливное? Это из щуки? М-м-м, как вкусно. Моя мама очень хорошо заливное из щуки готовит. Так вот, при даже самом резком замораживании между клетками тела потом растут ледяные кристаллы. Эти кристаллы постепенно вырастают и разрезают клетки.

– Погоди, Алёш, – подал голос Красный, – погоди. А как же протекторы – тот же глицерин? Я слышал, ещё этиленгликоль?..

– Да, конечно. Но пока ещё не научились большие объёмы тканей правильно готовить. Плюс ещё токсины получаются. Но это всё решается, конечно. Представляешь, ещё пять, максимум десять лет, и можно будет останавливать смерть. Знаешь, старик, что самое смешное? Что там, в Америке, это всё продают как средство для вечной молодости. А у нас – это забота общества о каждом члене общества.

– Погоди, физик, прямо-таки о каждом? Ты как себе это представляешь? Ну, заморозят, скажем, меня. Потом отморозят через пятьдесят лет, вылечат и: «Здрасьте, внучки, вот ваш дедушка! Кормите меня!» Так?

– Ну почему же, Володя, – Евгения Владимировна улыбнулась. – Ведь вы зато сможете рассказать своим праправнукам что-то такое, о чём они, даже при коммунизме, знать не будут. Ну, скажем, о том, как мы тут сидели и разговаривали. Или о том, как люди друг другу верили. Или не верили. Или мечтали. Это же очень важно – рассказать. Научить.

– А они отмахнутся и скажут: «Деда, на фиг нам твой нафталин, нам до старта на Тау Кита, (как там Высоцкий пел – “на Тау Ките живут в красоте”? – осталось пять минут». И буду я стоять, весь такой починенный и ненужный?

– Ну почему же? Будешь на Тау Ките на каких-нибудь кракозябров охотиться!

– Очеретня! Заканчивай заливать! Вот скажи, тебе бессмертие нужно? Ребят! Вот кому нужно бессмертие?