Тоннель

— Здесь нет никаких сведений о родителях или других родственниках, кроме жены, которой не стало в 1994 году, и дочери, Анны… Обычно мы просим родных рассказывать о семье и прочем, это помогает нам, когда нашим постояльцам бывает сложно сориентироваться в своих воспоминаниях. Но, сказать по правде, тут у нас мало чего… Работал на шахте до того, как она закрылась в 1992 году, прочие сведения о занятости отсутствуют. Должно быть, он рано вышел на пенсию, таких было много, кто не смог устроиться на работу nach Die Wende[24], после падения стены…

Хайке наморщила лоб, еще сильнее склонившись над папкой:

— Я немного ошиблась. Он родился в Берлине в 1934 году, а в Гросрешене появился после 1946 года.

Могла ли я так сильно ошибаться? Может, Анна спрашивала у отца всего лишь о какой-нибудь семейной поездке, во время которой они пересекали границу какого-нибудь другого края, который просто выглядел похоже? Счастливое воспоминание, которое, как она думала, его обрадует. Я жалела, что не решилась поближе взглянуть на остальные открытки, пока Хайке не было в комнате.

Заведующая между тем сосредоточенно читала дальше. Ее, кажется, задело, что она так промахнулась.

Ахо Геллер, подумала я.

Родился в 1934 году. Выходит, сейчас ему восемьдесят пять. А сколько лет ему было, когда закончилась война?

Одиннадцать.

Следом я подумала о том двенадцатилетнем пареньке, который как раз тогда застрял в подземном ходе и не смог выбраться наружу. О предплечье, которое еще не окончательно сформировалось. Худенькое щуплое тельце ребенка.

В последний раз я спускался в туннели еще ребенком… мы, бывало, играли там внизу…

Ощущение нехватки воздуха в этом кабинете.

— Вовсе не факт, что все это правда. Была война… — Хайке села за письменный стол. — Если он приехал сюда сразу после войны, то… в то время по Германии скитались миллионы беженцев, изгнанных из Судетской области и Польши, или те, кто потерял свои дома во время бомбежек. Адреса терялись, все было крайне приблизительно. Я не уверена, что можно полагаться на бумаги того времени.

— А его дочь часто его здесь навещала? — спросила я.

— За много лет — ни разу. Ведь она жила в Англии. Возможно, она не видела его с тех пор, как туда переехала, но тогда я здесь еще не работала. В первый раз она появилась весной… — Заведующая взяла ежедневник и пролистала его. — В конце апреля этого года. Она приезжала тогда несколько раз, и потом еще — в мае…

— Он упомянул имя Юлия. Вы не знаете, кого он имел в виду? И еще Арамис, разве это не один из трех мушкетеров?

Хайке не слушала, роясь в ежедневнике.

— Друзья Ахо, наверное, должны об этом знать, — рассеянно проговорила она, пока ее взгляд был прикован к датам в календаре. — Они давно знакомы. Быть может, они также знали его дочь.

Я мысленно представила себе этих друзей, играющих в туннелях. Как играли все мальчишки в двенадцать лет. Во все времена.

— Вряд ли, — возразила я, — ведь они были еще детьми.

— Да нет же, они знакомы уже много лет, — в голосе заведующей послышалось легкое раздражение. — Эти господа часто приезжают сюда, чтобы навестить его.

Она открыла журнал посещений и показала мне имена.

Курт Леманн.

Удо Кёрнер.

До меня наконец дошло, о чем она говорит.

У Ахо Геллера действительно были друзья. Люди, которые его навещали. Не знаю почему, но это меня удивило. Внутри этих стен одиночество казалось таким сильным, оно, словно невидимая оболочка, обволакивало живущих здесь. Это было место, где человек оказывается вырванным из реальной жизни и всеми забытым, как обычно забывают тех, кого теряют из виду. И следом еще одна мысль: только старые, по-настоящему верные друзья будут продолжать сюда приходить. Папу в последние годы его жизни тоже навещал его единственный друг еще со студенческой скамьи, пока со временем даже он не сдался, не устал или что там происходит с теми, которые не должны и не обязаны.

— Четко, каждую неделю. Статные такие господа и всегда с кексом и чем-нибудь крепким к кофе. Да, это разрешено. Мы часто угощали наших подопечных бокалом вина или ликером по выходным, но прошлой зимой, после того как у одного из них случился инсульт, мы стали позволять им горячительные напитки только раз в месяц, по воскресеньям. На поезде или автобусе сюда, конечно, добираться затруднительно. Поэтому господин Кёрнер приезжает на своей машине.

— Пожалуй, я могла бы им все это рассказать. — Я сняла номер в отеле на две ночи и собиралась уезжать отсюда не раньше послезавтрашнего утра. Одна ночь — мало, две же казались мне целой вечностью. — И потом, мне будет легче ответить на их вопросы, чем вам.

— Это очень любезно с вашей стороны, — сказала Хейке и, тепло улыбнувшись, взяла меня за руку и еще раз поблагодарила за визит. — Я знаю, что подобное нелегко.