Тоннель

Я сняла номер в отеле «У озера», всего в нескольких домах от адреса на открытке. Отель недавно отремонтировали, и своими размерами он больше смахивал на поместье. В обеденном зале я была одна. Белые скатерти, атмосфера пансионата прошлых времен. Я заказала рыбу и взяла бокал вина. Был еще даже не вечер, поездка оказалась на удивление короткой. По прямой даже двадцати миль не набралось бы, но мне казалось, будто я перенеслась в другой мир, не совсем похожий на реальный.

Место, куда не доходили телевизионные трансляции западного мира.

Что еще она рассказывала?

Ничего, что я сумела бы вспомнить. Только то, что это было место, откуда она стремилась уехать. В страну, которой больше не было.

Чей-то голос в домофоне. Следом щелчок, и меня окружила тишина старого сада. В саду был почерневший от времени фонтан, на дереве пел черный дрозд.

Женщину, открывшую мне дверь, звали Хайке. Заведующая, представилась она, а может, она была экономкой — я не настолько хорошо владею немецким, чтобы до тонкостей разбираться в названиях профессий. Несколько старше меня, чуть пухленькая, но на свой привлекательный манер. Крепкое, уверенное рукопожатие. Решительным шагом женщина повела меня внутрь дома.

— Как хорошо, что вы приехали. Гости у нас большая редкость. Молодые все разъехались, старые друзья болеют и уходят в мир иной. Простите, вы ведь родственница, верно? Я не разобрала по телефону ваше имя.

Заведующая — я решила называть ее про себя именно так — вошла в комнату, которая, похоже, являлась гостиной, обставленная так, как, должно быть, обставляли гостиные в позапрошлом веке. Большие полотна в рамах, стиль немецкого романтизма. Мебель практичная и вместе с тем старинная, на стульях плюш вместо бархата. В углу комнаты сидела очень пожилая дама с газетой, которая при нашем появлении даже головы не подняла.

— Хотите чашечку кофе?

Я поблагодарила и отказалась, объяснив, что я по делу. Хайке изучила открытку, которую я ей протянула.

— Это от его дочери Анны, верно? Она часто пишет ему открытки. Вы знакомы с ней?

Я почувствовала легкое головокружение, словно осушила бокал пьянящего, слегка туманящего сознание вина.

Его дочь. Ее отец.

— Боюсь, она умерла, — сказала я.

— Но… — Заведующая зажала руками рот, словно пытаясь остановить то, что готово было сорваться у нее с языка, или просто от удивления. — Как ужасно! Такая молодая… Ведь она была здесь не больше чем три-четыре недели назад, навещала его. После стольких лет. Просто в голове не укладывается. Что, рак?

Я покачала головой и рассказала все как есть. Хайке опустилась на край плюшевого кресла. Я ощутила приступ удовлетворения. Она действительно ничего не знала. Полиция так и не удосужилась позвонить сюда и пригласить к телефону человека, чье имя было указано на адресе открытки. Моя поездка оказалась ненапрасной.

Анна Джонс была дочерью А. Геллера. Кем же он, в свою очередь, приходился тем Геллерам, которые покоились на кладбище, я могла только догадываться. Внуком? Который назвал свою дочь в честь той Анны, что стояла на парадном крыльце усадьбы, позируя перед фотографом в 1914 году?

Пока заведующая вела меня по лестнице наверх, я пыталась разобраться в поколениях и возрастах. Сменяя друг друга, в голове проносились образы Анны Джонс. Вот она у нас в саду, в комнате наверху, в салоне. Как она внимательно все изучает, проводит рукой по лестничным перилам. Ее связь с усадьбой оказалась куда прочнее, чем когда-либо появится у меня. Так почему же она ничего не сказала?

Должно быть, она не знала наверняка, подумала я. Или же соврала. Я слишком наивная, верю людям на слово. Она хотела иметь копию договора, чтобы поискать в нем юридические огрехи, но в самом ли деле она хотела помочь нам?

Оказавшись на вершине лестницы, я постаралась отбросить прочь подобные мысли, вообразив на некоторое время, что не было у нее никаких скрытых мотивов. Возможно, существовало куда больше Геллеров и заброшенных усадеб, возможно, она просто ездила и осматривала их все. И вообще, я должна помнить, что я здесь, чтобы сообщить печальную весть пожилому человеку.

— Конечно, здесь есть подъемник, установленный для тех, кому уже трудно подниматься по лестнице. — Хейке обернулась ко мне, когда мы оказались в верхней передней. Меблировка здесь была проще, обитые позументом стулья. — Но господин Геллер до сих пор и сам прекрасно справляется. Мы хотим, чтобы наши постояльцы продолжали двигаться. Физические мучения не самое страшное для него.