Тоннель

У ворот я обернулась, чтобы взглянуть на окна верхнего этажа, где жил Ахо Геллер, — высокие, узкие, с горбыльками для стекол, — и снова вспомнила про Юлию Геллер. Или, точнее, руки старика, когда я спросила о ней. Как его пальцы забегали по подлокотникам и следом по открытке, которая лежала у него на коленях, точно пальцы помнили нечто такое, чего сам Ахо Геллер вспомнить не мог. Они словно наигрывали на клавишах пианино.

* * *

На стойке регистрации в отеле «У озера» давали напрокат велосипеды в надежде, что туристы станут разъезжать по округе и восхищаться видами искусственных озер.

Курт Леманн жил в Вельцове, городке, где еще добывали бурый уголь. Я как раз пыталась разобраться в расписании ходивших туда электричек и автобусов, когда вдруг обнаружила, что ехать туда всего ничего — тринадцать километров.

За дополнительную плату в пять евро я приобрела также карту велосипедиста.

Вскоре я уже была за пределами городка и катила по велосипедным дорожкам и проселочным дорогам через поля и деревеньки, мимо пришедших в упадок заводов и фабрик и недавно посаженных лесов, где ровными рядами зеленели молодые деревца.

Среди сосен то здесь, то там попадались поздно цветущие яблони и кусты сирени — следы садов, которые когда-то там были. Одиноко торчащая воротина на заросшем поле, обсаженная могучими липами аллея, ведущая в никуда, — такое ощущение, что все вокруг было каким-то случайным и непостоянным. На длинных отрезках пути я не слышала ничего, кроме шороха шин по асфальту да низкочастотного гула ветряных установок — слабый, зловещий шум, словно предвестник шторма, который вот-вот обрушится.

Первые дождевые капли упали на меня, когда я сворачивала к Вельцову. Паб, в котором Курт Леманн предложил нам встретиться, назывался Kumpelklause — «Ущелье шахтера».

Он сидел возле барной стойки с сигаретой в руке. При взгляде на него я не поверила, что он был первым другом Ахо Геллера, уж больно молодо он выглядел. Ведь вполне логично ожидать, что все старые друзья должны быть ровесниками друг другу. Здесь же — прямая спина, строгий аккуратный костюм и нечто серо-стальное, что не ограничивалось одними лишь волосами и глазами, а сквозило во всем его облике. Должно быть, Курту Леманну было лет семьдесят или шестьдесят пять. Он поймал мой взгляд и затушил сигарету.

— Фрау Острём?

— Можно просто Соня.

— Курт Леманн. Как добрались?

Вежливый обмен учтивыми фразами, рукопожатие. По телефону я сообщила только, что я знакомая дочери Ахо Геллера и что у меня плохие новости.

— Как там старик? — спросил он, когда мы сели. Синие панели из мореного дерева и светлая сосновая мебель — обстановка напоминала шведский кафе-ресторан семидесятых годов. — Надеюсь, ничего серьезного?

Я заверила его, что Ахо Геллер здесь ни при чем, дело касается его дочери. Курт Леманн пожелал узнать все подробности. Он обладал тем, что свойственно некоторым людям и чему невозможно противостоять — способностью добиваться от человека правды.

— Порой забвение может оказаться благословением, — произнес он спустя некоторое время, после того как я рассказала ему об убийстве и о том, что моего мужа забрали на допрос, — способом бегства от настоящего. Как вам показалось, Ахо понял, о чем вы с ним говорили?

— Не знаю. Возможно, он забыл обо всем уже в следующую минуту.

— Как я и сказал — благословение.

Курт Леманн аккуратно вытряс сигарету из пачки, подержал ее незажженной между пальцами, словно внимательно ее разглядывая.

— Так вы сказали, это случилось на винограднике?

— На нашей земле, неподалеку от дома. Мы с мужем только что переехали туда.

— В Königsmühle?[25]

— Нет… городок называется Карлов Млин. — Название по-прежнему казалось мне до странности чужим, настолько редко у меня появлялся повод упоминать его. Дома в Швеции все равно никто не знал, где находится этот городок, о Богемии же все имели лишь слабое представление, не говоря уж о Судетской области. Стоило мне упомянуть эти названия, как я натыкалась на растерянные взгляды, напряженные попытки вспомнить курс школьной географии, словно речь шла о вопросе из игры-викторины.

— Это одно и то же. — Курт Леманн вздохнул и махнул сигаретой бармену. — Поменяй названия городов и деревень, улиц и площадей, сорви все вывески и повесь новые, и ты сотрешь память о том, что было. Предашь забвению все и вся.

На столик перед ним приземлилась пепельница.

— В его документах указано, что он родился в Берлине, — заметила я.

— Значит, неверно указано. — Курт Леманн достал серебряную зажигалку и выпустил струю дыма совсем близко от меня. — Но, возможно, он сам сказал, что из Берлина, когда они прибыли на место. Это была узловая железнодорожная станция в советском секторе, откуда они еще могли приехать?