Тоннель

— Вот уж не думала, что в наше время где-то еще разрешают курить в кафе, — заметила я.

Бармен рассмеялся:

— Совершенно верно, уже лет десять как запретили, хотя в Баварии сделали исключение для небольших пивнушек и ларьков, а то иначе куда людям идти? В Берлине пивные переименовали в клубы культуры, и общественность восприняла это спокойно, но здесь народ, пожалуй, отнесется с подозрением, поменяй мы название на нечто столь же заумное. — Он вытер тряпкой стол и собрал пустые бокалы из-под пива. — Если же кто-нибудь начинает жаловаться, мы называем это демократией, а Адольф Гитлер, как известно, был первым, кто хотел запретить курение.

* * *

Когда Курт Леманн вернулся обратно к столику, он заказал себе еще еды и бокал пива в придачу. Я же после велосипедного турне ощущала просто зверский голод и больше была не силах воспринимать информацию про депортацию людей. У меня не было никакой возможности оценить долю правды в том, что он рассказывал, потому что всего несколько недель назад я и понятия не имела об этих страницах истории. Есть ли они вообще в школьных учебниках о Второй мировой войне?

Вместо этого я решила спросить о другом:

— А говорил Ахо когда-нибудь о Юлии Геллер?

— О своей матери?

— Так вы в курсе, что она была его матерью?

Курт Леманн кивнул, глядя в меню.

Юлия Геллер. Я не знала, почему она так прочно засела во мне. Должно быть, это все книги, ноты. Ее образ стал частью моих фантазий, которые я питала насчет усадьбы. То, что Ахо Геллер назвал меня ее именем, лишь усилило ощущение того, что мы с ней связаны, что мы не только жили в одном и том же доме, но и, возможно, даже внешне чем-то похожи. Я представляла, как она сидит за роялем — он скорее всего стоял почти в центре зала, — а сквозь стеклянные двери на клавиши падают лучи света и играют вместе с ней ту самую музыку, что пробуждает любовь, Liebestraum, пока сын… погодите-ка, а что же в это время делал ее сын? Играл внизу в туннелях? А до этого, пока был совсем маленьким, не отходил от матери ни на шаг, сидел у нее на коленях, следил, как бегают пальцы по черным и белым клавишам?

Курт Леманн захлопнул меню.

— Я возьму Zanderfilet[26] и пиво.

Я заказала то же самое, имея лишь смутное представление о том, что это такое. Пока официант не ушел, Курт Леманн хранил молчание.

— Юлия Геллер скончалась в одном из лагерей, — проговорил он наконец. — В каком именно и где она похоронена, мой отец понятия не имел. Должно быть, сам мальчишка этого не знал.

Вероятнее всего, дизентерия или тиф. Ахо смог только рассказать, что она заболела, ее лихорадило и в бреду она повторяла, что Йоханн, его отец, пришел, чтобы забрать ее.

После смерти матери Ахо удалось в одиночку добраться до Берлина. Чтобы не подохнуть с голоду, он промышлял воровством в поездах, преодолевая в эшелонах большие расстояния, так что ему трудно было понять, как далеко он заехал. Он этого и не знал, лишь скороговоркой бубнил про себя названия многочисленных станций и пытался запомнить, в каком порядке они следовали.

Самому Эмилю Леманну эти названия ни о чем не говорили. Какие-то из них он, возможно, слышал по радио или проходил на уроках географии, но на деле не имел ни малейшего представления о тех местах, потому что никогда прежде не бывал в Германии. Германия. Страна, которая, как утверждали, была их родиной и чье население теперь неприязненно взирало на них, желая, чтобы все они убрались обратно, откуда пришли.

Ахо Геллер рвался на восток.

Он твердо вознамерился разыскать своего отца, который воевал на Восточном фронте. Возможно, Йоханн Геллер заблудился, заболел или оказался военнопленным в советском лагере и потому не смог вернуться домой.

Йоханн Геллер, подумала я, тот самый младенец на руках у матери на черно-белой семейной фотографии 1914 года. Все сходится. Он женился на Юлии, унаследовал усадьбу с виноградником, у них родился сын.

Ахо.

Эмиль Леманн пообещал, что они поищут имя его отца в списках — когда все наладится, он обязательно где-нибудь найдется, — потому что немецкому мальчишке бродить в одиночку по Советскому Союзу нельзя.

Сам он тоже держал путь на восток. Это было не так-то легко, учитывая, что поезда, на которых они добирались, были переполнены такими же, как они, беженцами, стремившимися попасть в сельскую местность, чтобы выменять мешок картошки и немного капусты. За исключением Берлина и Дрездена, восточная часть Германии, куда не добрались бомбежки союзников, пострадала куда меньше западной. Не сказать, что там было много пустующих домов, но земельные участки беженцам давали. У Эмиля был товарищ из судетских немцев, Удо Кёрнер, который тоже оказался в Берлине, они ночевали в туннелях метро, по очереди охраняя свои немногочисленные пожитки. Вдвоем друзья нацелились на угольные шахты. Скоро Германия станет отстраиваться заново. И каждый понимал, что для этого понадобится энергия, причем в колоссальных количествах.