Тоннель

Я рассказала о доме престарелых в Гросрешене и о том, как он там оказался. Что он хочет все забыть, но воспоминания все равно прорываются наружу. Что Анна только недавно узнала, где ее корни.

— Зачем она сюда приехала? — Яну Кахуде было трудно сосредоточиться на чем-то одном. Его взгляд метался от одного предмета к другому, перескакивал с одной картины на другую.

— Судя по всему, затем, чтобы попытаться вернуть то, что она считала своим по праву, — предположила я. — Чтобы ее отец получил свое наследство, прежде чем умрет и будет похоронен на родной земле. Heimweh[31].Честно говоря, точной причины я не знаю.

Из кресла Яну Кахуде были видны только небо и кроны деревьев. Хрустальный графин, фарфоровый ангел, шторы, на вид выглаженные.

— Они были как братья, — проговорил он. — Жили то здесь, то там, на два дома. В то время у них была весельная шлюпка, на которой они плавали через реку друг к другу, но это было еще до того…

— Вы говорите о своем отце?

— И Йоханне Геллере. Сидел со всеми за обеденным столом, то там, то здесь, мой отец жил у них целый школьный семестр, чтобы научиться правильно говорить по-немецки.

— Йоханн Геллер умер в 1947 году, — сообщила я, — в лагере для военнопленных в Советском Союзе.

Садовник извинился, сказав, что ему нужно в ванную. Я услышала шум воды, звук споласкиваемого унитаза и спросила себя, не там ли он хранит свои бутылки. На самом дне корзины для белья или на более видном месте — в шкафчике с туалетными принадлежностями. Наконец Ян Кахуда появился, но остался стоять в дверном проеме. Руки у него были мокрыми, он забыл их вытереть.

— Прошел слух, что он вернулся. Мой отец болтал о том, чего на самом деле не было. Вообразил себе, что мертвые могут восстать из могил и заявиться сюда. Что Йоханн Геллер слоняется вокруг усадьбы. Говорили, что он пешком вернулся с Восточного фронта, бродил по округе словно призрак и мстил тем, кто выгнал из дома его семью. Те, кто въехал после них, почти сразу же убрались отсюда. Впрочем, они все равно ничего не смыслили в земле, похватали что могли из вещей и свалили. Но некоторые поговаривали, что это он вынудил их уехать, преследуя по пятам. Наверное, именно поэтому никто из местных не хотел связываться с этой усадьбой.

— Габсбургская роза, — проговорила я. — Йоханн выращивал ее для Юлии?

— Нет, нет, все было наоборот, это она привезла их из дома в Вене. Мой отец боготворил ее, только и было слышно — Юлия то, Юлия се… Упаси бог, чтобы эти розы погибли!

В голосе садовника появились новые нотки, что-то юношески мечтательное, когда он заговорил о ее волосах, платьях и музыке. Юлия Геллер была родом из императорской Вены, где люди прогуливались по паркам, пили лимонад и устраивали пикники в Венском лесу. Дух утраченной империи. Она описывала им дворцы и цветы в садах императрицы, карусели и кольцо обозрения в Пратерне! Иногда, когда по радио передавали подходящую музыку, она поднимала на ноги мальчишек, чтобы научить их танцевать, хотя им это и не нравилось, Ахо так вообще терпеть не мог подобных вещей.

— А прежде вы говорили, что ничего не помните.

— Я прошу прощения. Это было очень давно.

Ян Кахуда провел рукой по лбу и зажмурился.

— А Людвик, ему нравилось танцевать?

Ян Кахуда вжался в кресло, его тело тяжелело с каждым вдохом.

— Ведь это он лежал там, в туннеле? И это вы втроем играли там, внизу. Его звали Людвик Блау, верно? Если вы знаете, что с ним случилось, то расскажите. Все равно он уже похоронен и никому нет до него дела. Разве рассказ о нем может причинить боль?

Я ошиблась. Насчет боли. Лицо старика искривилось, с губ сорвался слабый стон.

— Я помог ему. Это было единственное, что я сделал.

И тут он зарыдал. Сухие слезы вперемешку со словами. Он выхватывал по куску то тут, то там, словно при монтаже фильма — пленку отматывают назад, переставляя местами временные отрезки, чтобы происходящее на экране правильно уложилось в головах у зрителей.

Постепенно до меня начало доходить, что он говорит о том вечере. О происшествии на мосту. Впрочем, назвать случившееся происшествием язык не поворачивается. Это гораздо хуже.

Июнь 1945 года. Война закончилась, но миром и не пахло. Ян не понимал всего того, что тогда происходило, и даже сейчас не смог бы с уверенностью утверждать, что все понял. Люди на мосту, он играл дома у многих из них, с ними общалась его мама, там были те, за чьими садами ухаживал его отец. Разве это правда, что они хотели поднять весь город на воздух? Изменники и саботажники. Кто? Вон та старуха, что держала за рынком лавку швейных принадлежностей? Или Милена, что пекла торты и варила морс?

— Милена Блау?

Кажется, старик не услышал, когда я назвала ее имя.