Тоннель

— В этом городе есть люди, которые уже слишком стары для потрясений, — сказал Адамек, — а еще их дети и внуки, которым предстоит жить здесь. Ты не здешняя, и поэтому тебе никогда не понять. Никто не захочет видеть здесь стада делегатов из ЕС и оравы зарубежных репортеров, которые с радостью разворошат то, чему лучше всего оставаться забытым.

— Но ведь уже все равно никого и ни за что не смогут осудить.

— По-твоему, для этого нужен суд? Теперь?

Я поглядела наверх, на крохотный проблеск дневного света. По ту сторону не было ни теней, ни малейшего движения, никто не пытался заглянуть вниз, предложить помощь, никого не интересовало, откуда шел крик. Я даже не имела ни малейшего понятия о том, куда выходит это отверстие. Вдруг позади мусорного бака?

— Возвращайся обратно в свою усадьбу, — сказал Адамек. — Заботься о своем муже, вместе обустраивайте дом. Вас не должно волновать, что тут было раньше. Выращивайте розы, собирайте виноград. Это все.

— А если я не послушаюсь?

— Тогда это письмо может исчезнуть. Смерть Яна Кахуды станет трагической смертью от алкоголя и депрессии, но его свидетельские показания против твоего мужа останутся. А Анна Джонс была права в одном, у вас на руках действительно нет настоящих доказательств владения усадьбой. Если сделка покажется вам незаконной, ты, конечно, можешь начать судебный процесс, но на это понадобится лет десять или двадцать. Когда все закончится, ты уже состаришься.

Он протянул руку и легонько коснулся пряди моих волос. Жест осторожный, почти нежный.

— И еще мне интересно, что подумает твой муж, когда узнает, что его обожаемая жена провела ту ночь с другим.

* * *

Когда я выбралась из подвала, то увидела, что низенькая деревянная дверца распахнута настежь. Я медленно шла через книжное хранилище, прислушиваясь, не остался ли он в помещении.

Было тихо.

Антон Адамек попросил меня немного подождать (снова эта его улыбка) — якобы получится не очень хорошо, если люди увидят нас выходящими вместе.

Ключи торчали в двери. Он оставил ее незапертой и исчез в тех темных мирах, откуда явился.

Я набрала номер Марты. Где-то в глубине книжного магазина запел телефон. Ее мобильный лежал на столе в подсобке. Дверь, ведущая на верхний этаж, была приоткрыта.

Лестничная клетка была обшарпанной, но величественной, с выцветшей и побледневшей от времени росписью на потолке. Убогий свет от единственной лампочки накаливания. Я три раза позвонила в ее дверь. Потом взялась за дверную ручку — не заперто.

В кухне на полу валялся разбитый бокал, осколки тарелки разлетелись во все стороны до самой прихожей.

Марта сидела на полу в спальне. Вокруг нее валялось разбросанное постельное белье. На ковре рядом расплывалось пятно крови.

— О, боже, — простонала я и, разорвав простыню, замотала ее окровавленную руку. Облегчение от того, что с ней не случилось чего похуже, было огромным, но одновременно с этим я жутко разозлилась. Пусть даже моя злость была несправедливой. Но она дала ему ключи, сказала ему, где я нахожусь. Она ушла и бросила меня там совсем одну.

— Рада видеть, что с вами все в порядке, — сказала Марта. — Не стану просить у вас прощения. Я его не заслужила.

— Это Антон Адамек сотворил с вами такое?

— Не совсем. — Марта размотала лоскут ткани и оглядела рану. — Пожалуй, скорее бокал, который он выпил, когда я пригласила его вчера к себе в гости.

— У вас с ним отношения?

Она засмеялась:

— Не подумайте лишнего. Он помог мне с машиной, когда у меня заглох мотор, слово за слово… Не понимаю, как я не разглядела в нем этого. — Она ухватилась за угол простыни и отбросила ее в сторону.

— У меня больше года не было секса, — призналась она, — неудивительно, что в следующую секунду я уже вообразила себе, что это любовь.

Я поняла. Это она устроила беспорядок в спальне. И она же разбила бокал, да так, что порезалась.

— Я подавно в нем этого не разглядела, — призналась я.

— Вы не здешняя, а я вот выросла с такими, как он. Сотрудники СБ могли запросто нагрянуть сюда, когда никого из родителей не было дома, и рыться в моих книжках со сказками, выискивая запрещенные тексты. Здесь та же ситуация. Я должна была его раскусить.

— Вот уж не думала, что они еще остались, — удивилась я.

— Система меняется, но люди не исчезают. Разве что форма одежды другая. Некоторые обнаружили, что они могут использовать свои навыки для бизнеса.

Марта отдернула руку, когда я попыталась снова ее перевязать. При виде вытекающей из раны крови я ощутила подступающую дурноту.

— Обязательно было говорить ему, что я внизу?

— Нет, — призналась она, — необязательно. Я вообще не обязана была давать ему ключи. Выбор есть всегда. Я могла бросить все, квартиру, книжный магазин, собрать вещи и уехать в другое место, куда подальше. Где меня никто не знает. Где я буду никем.

Марта ковырнула рану. Ухватилась за застрявший в ней осколок стекла, который мог вызвать заражение. Я уселась на край постели, окровавленный матрас до половины сполз на пол.