Тоннель

— Вспыхнула ссора. Кахуда попытался вырвать орудие у нее из рук. Она сопротивлялась, считая, что она вправе находиться здесь, закричала, чтобы он убирался, нечего ему здесь делать. Наконец мотыга оказалась у него в руке. Он не хотел этого, возможно, он вообще привык размахивать такими предметами, но тут замахнулся слишком сильно. Здесь я мало чем могу помочь, в садоводстве я не силен.

— И он сумел описать все это в четырех строчках?

— Именно так все и произошло.

— Но с какой стати он должен был рассказать об этом вам? Или же вы раскопали еще одного так называемого свидетеля?

Антон Адамек сделал шаг вперед.

— Я был там, — сказал он.

Я посмотрела на него в упор. Ощутила шевеление воздуха от его дыхания. Каким невозмутимым он казался, словно смерть была ему безразлична.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я видел, что произошло.

— Почему вы раньше об этом не сказали?

— Это не так-то просто, — прозвучало в ответ, и Антон Адамек всего на мгновение отвел взгляд в сторону.

Я бросилась мимо него вперед. До лестницы было всего несколько шагов. Я была уже на пути наверх, когда его рука ухватила меня за лодыжку. Я лягнула, но высвободиться не смогла.

— Марта, — выдавила я, — хозяйка книжного магазина. Она скоро появится.

— А кто ты, думаешь, впустил меня сюда?

Антон Адамек достал колечко с ключами и закрутил его на пальце. Я узнала брелок с фигуркой единорога, крошечный фонарик и большую связку железных ключей для дверей подвала.

— Она бы никогда этого не сделала, — сказала я и попятилась. — Добровольно ни за что.

— Чаще всего люди делают то, что им говорят, достаточно снабдить их хорошей мотивацией.

— Что вы с ней сделали?

— Ничего такого, что пошло бы вразрез с ее желаниями. — Эта улыбка была мне слишком хорошо знакома. Та самая улыбка, с которой он садился в мою машину. Она вымораживала меня изнутри и будила фантазию на тему «я всажу в тебя нож и никогда в жизни не признаюсь в этом, если выберусь отсюда живой».

— Кто ты на самом деле?

Антон Адамек подбросил связку ключей в воздух и поймал ее снова. Потом повернулся и подошел к столу. Несмотря на появившуюся у меня фору в несколько секунд, я не смогла пошевелиться. Путь наружу был отрезан. Я превратилась в зайца, который дрожит под взглядом хищного зверя.

Он взял стул и уселся передо мной, широко расставив ноги.

— Надзор, — сказал он. — Можешь назвать это моей второй специальностью.

— Надзор за кем?

Я уселась на ступеньку, упершись взглядом в расщелину между его ног.

— За Яном Кахудой? Или Анной Джонс?

— Будет лучше называть ее фрау Анна Геллер, — поправил он. — Потому что ее старые друзья из Восточной Германии знают ее именно под этим именем. Курт Леманн, Удо Кёрнер, не говоря уж о ее бедном старом отце.

— Так вы и туда за мной последовали?

— Я не знал, что ты решишь совершить поездку.

— Но вы спрашивали обо мне в гостинице, там вам сказали, где я…

Я кое-как поднялась на ступеньку повыше не потому, что появился шанс на бегство, а чтобы на уровне моих глаз оказалась его грудная клетка вместо кое-чего другого.

Либор был единственным, кто знал, куда я направилась. А еще он знал, как уметь выжить и содержать гостиницу в любые времена. Держать глаза и уши открытыми, но ничего не слышать и не видеть. Все сходится. Мужчина в баре отеля «У озера», который так жаждал угостить меня пивом и которого, как мне показалось, я узнала на вокзале в Дрездене. К тому времени Антон Адамек уже выяснил, где я нахожусь, и отправил за мной человека, чтобы тот держал меня под наблюдением. Так что это вовсе не было игрой воображения, за мной действительно следили. Понимание этого факта разозлило меня куда больше, чем страх.

— Тогда какого черта вы позволили полиции обвинить Даниеля в том, чего он не совершал?

Антон Адамек помахал рукой потолку, словно здороваясь с миром наверху:

— Как вы думаете, чем живет здешний народ?

— Сказать по правде, не знаю.

— Промышленности почти никакой, шахты закрываются или продаются за рубеж. То, что прежде имело под собой твердую почву, нынче зависит от капризов туристов и произвола инвесторов.

Удар металла о металл. Звук будничного позвякивания ключей нарастал в подземной пустоте, где больше не было никаких других звуков. Ритм за неимением такта, песня, словно я полностью была в его руках. Поодаль, в другом конце помещения, я увидела полоску света из отверстия высоко наверху, куда поднимался дым от наших с Мартой косячков. До улицы метров тридцать или даже больше, да и то, возможно, там ни души.

— Никому не надо, чтобы сюда приезжали юристы из Лондона и начинали ворошить старье, угрожая всем судами. Подобные экземпляры заостряют внимание на том, на чем заострять не следует, разжигают застарелую ненависть. Я обязан был доложить, если эта женщина вдруг займется тем, что может иметь последствия.

— Последствия… — повторила я и напряглась всем телом, — чтобы потом прикончить ее и свалить всю вину на моего мужа.