Тоннель

После чего я прицелилась и пнула прямо перед собой, целясь ему в промежность. Антон Адамек застонал и выругался. Краем глаза я заметила, как под ним покачнулся стул, когда я рванула к отверстию, вопя что есть мочи. Возможно, каменный водосток усиливал мой крик, а может, наоборот, приглушал, не давая выбраться наружу.

Считаные секунды, после чего он оказался рядом. Одна рука схватила меня за горло, вторая зажала нос и рот.

— Успокойся, — прошипел он, пока я пыталась высвободиться и ухватить ртом воздух. — Моя работа — подчищать следы. Я ее не убивал.

Он слегка ослабил хватку, буквально на миллиметр, чтобы я только смогла вздохнуть, но по-прежнему держал меня крепко.

— Ты заткнешься, если я уберу руку?

Я кое-как кивнула. Если он хочет убить меня, то тогда почему до сих пор этого не сделал? Я сползла на пол, прислонилась спиной к стене и обхватила себя руками, пытаясь согреться.

Сидела и, не глядя на него, слушала его голос:

— Анна Джонс вышла из гостиницы посреди ночи, когда на улицах не было ни души. Мне приходилось держаться за ней на расстоянии, чтобы она меня не обнаружила, и я потерял ее из виду. Когда я понял, куда она направилась, он уже был там.

Правда ли это или всего лишь очередная версия случившегося? Я не знала.

Но вероятность такая была.

Он услышал крик и бегом преодолел последние метры, но было уже поздно. Анна Джонс упала на землю за мгновение до того, как Антон Адамек оказался на месте и сумел вырвать мотыгу из рук садовника.

Ян Кахуда действительно проснулся той ночью и пошел в туалет. Увидел в окно, как кто-то возится на другом берегу реки, словно собирается копать.

— Насколько я понял из его растерянного лепета, он бросился туда, чтобы прогнать незнакомца и помешать ему. Он не знал, кем она была. Вспыхнула ссора.

Когда ему удалось ухватиться за черенок мотыги, он размахнулся ей. Осознанно или нет, в гневе или в целях самозащиты. Сложно сказать. Старик бормотал что-то бессвязное, что он поклялся защищать, речь шла и о нем самом, и о его отце. Говорил, что нельзя, чтобы все вышло наружу. Что то, что было забыто, после стольких лет должно и дальше оставаться забытым.

— Потом он опустился на землю и заплакал, говоря, что должен сдаться и понести наказание, сказал, что все это должно было когда-то закончиться.

— Почему же нельзя было просто позволить ему сделать это? — устало спросила я.

— Начался бы судебный процесс. Житель чешского городка лишил жизни потомка судетских немцев, да еще поблизости от того места, где… произошли другие события. Он мог плюнуть на все и проговориться, явиться на заседание нетрезвым, напрочь позабыв, о чем ему следует молчать. Ян Кахуда мог стать настоящей катастрофой в зале суда.

— Полиция знает об этом?

— Я видел, как старик вернулся домой. Мотыгу я брал в перчатках. То, что ваш муж был дома, оказалось непредвиденным обстоятельством.

— Но вы позволили им арестовать его, — медленно проговорила я. — И не один раз, а целых два.

— Полиция только делала свою работу. В первый раз судья не согласился с мотивом убийства. Ваш муж получил возможность указать на кого-то другого. Кто мешал ему воспользоваться своим шансом?

— Но ведь эти другие тоже были невиновны.

— Суд не был бы к ним суров. Самозащита и все такое, что-нибудь да придумали. Выкрутились бы.

— Выходит, вместо того чтобы понести наказание, Ян Кахуда должен был лжесвидетельствовать. Тогда его свидетельские показания неожиданно пригодились бы в зале суда.

— Мы бы не пустили его туда. Все показания были записаны, он должен был сказаться больным и не явиться на заседание.

— Или мертвым?

— Полиция нашла упаковку от таблеток. Ян Кахуда покончил с собой.

— И напоследок написал письмо?

Мне было некуда деться от его взгляда, он словно вцепился в меня намертво. Лампу Адамек оставил в стороне у лестницы. До нас доходила только полоска грязно-серого дневного света. При таком освещении я ничего не могла прочесть на его лице.

— Я показал тебе письмо по одной-единственной причине, — медленно проговорил он. — Если кто-нибудь снова начнет тебя спрашивать, ты сможешь вспомнить, как оно выглядело.

— Зачем это?

— Потому что ты видела его.

— Ты имеешь в виду, что я должна сказать, что оно лежало на ночном столике?

— Да, и тогда все закончится трагической случайностью, произошедшей по вине одного старого, признавшегося в убийстве алкаша, который искренне полагал, что видит перед собой вора.

Не знаю, откуда вырвался наружу мой смех.

— Ты действительно хорошо потрудился, — сказала я. — Кто тебе за все это платит? Полиция? Или кто-нибудь из жилищной конторы?

Антон Адамек не ответил. Меня вдруг осенило, что в ратуше знали о протестах Анны Джонс, в самых укромных кулуарах, верховная власть в лице бургомистра города, который до сих пор не подписал ни одной нашей сомнительной бумажонки.

Так вот почему сделка заключалась в такой спешке и почему цена на усадьбу была такой низкой.