Топографический кретин

— Знаем мы таких читателей, — говорил он. — От чего Сид Вишес кони двинул, помнишь? Передоз. А Дженис Джоплин почему крякнула? Обширялась. Или Кит Мун, например… А у Джима Моррисона так просто, думаешь, мотор выхлестнулся? А Джимми Хендрикс?

— Тут ты, Илюха, загнул, — урезонивали его. — Хендрикс от чего-то другого помер.

— Ага, от другого, естессно! В блевотине своей захлебнулся — от другого… С рождения на коксе с колёсами, обсмыкуешься тут!

Как-то раз на втором курсе компания возвращалась из ресторана, в котором отмечала день рождения Сэма Хромая Нога. В целом процесс отмечания оказался не слишком запоминающимся, в отличие от его финальной стадии.

Честно вычерпав до дна содержимое карманов, участники банкета с предсказуемым недоумением констатировали, что их суммарное состояние не дотягивает и до двух третей счёта, который положила перед ними очень фактурная официантка, весь вечер умудрявшаяся многообещающе улыбаться им всем сразу и при этом никому в отдельности.

Веселье угасло мгновенно, как восковая свеча, которая восторженно мерцала на протяжении долгого романтического ужина и на которую внезапно какой-нибудь ни бельмеса не соображающий в поэзии болван-пожарный направил струю промышленного огнетушителя.

Сэм Хромая Нога славился способностью заговаривать зубы кому угодно и в какой угодно ситуации, даже преподам во время экзаменов и гаишникам после нарушения. К тому же на нём был вполне приличный тёмно-синий костюм без полосок и почти свежая сорочка цвета слоновой кости, поэтому громоотводом единогласно назначили его.

— Рыбное ассорти четыре тарелки, лобио-мобио пять, — приговаривал Сэм, близоруко всматриваясь в свиток, который двумя руками, как гармонь, растянул перед собой. — Простите, любезнейшая, а вы уверены, что это именно наш адисьон? Меня, в частности, смущает салат оливье, одиннадцать порций…

Это были последние слова, которые услышали добровольцы чрезвычайного отряда добычи денег у Олежи (ЧОДДО), в рекордные сроки снаряжённого и максимально срочно отправленного к общаге № 1, что осталась в двух трамвайных остановках к северу.

Олежа был старостой группы и на день рождения к Сэму не ходил, не мог оставить свой пост в общаге. В свободное от учебных и административных занятий время Олежа работал бутлегером: торговал в общаге водкой, которую у него, хоть и с наценкой, можно было купить всегда и практически в любом количестве, тогда как у его государственных конкурентов — только с одиннадцати до двух, выстояв длиннющую очередь, предоставив продавщице паспорт, да к тому же не больше двух флаконов в одни руки.

Бизнес у Олежи шёл неплохо. И когда запыхавшийся ЧОДДО, ввалившись к нему в комнату, вразнобой изложил трагизм ситуации, он, не переменившись в лице и не спросив даже «сколько?», молча ткнул под себя.

Предпринимательской деятельностью Олежа обычно занимался, лёжа на кровати, из-за чего её сетка была подобна гамаку, провисающему под тяжестью крупного Олежиного тела. Под кроватью находился коричневый чемодан; на него-то и указывал большой палец мясистой Олежиной руки.

В чемодане раз в месяц в виде замусоленных пятирублевых бумажек хранились стипендии всей группы, которые Олежа постепенно раздавал сокурсникам под роспись. Всё остальное время это было хранилище его личных сбережений, представлявших собой кучу скомканных купюр. Отсчитав из неё необходимую сумму и пообещав вернуть долг при первой же возможности, ЧОДДО ринулся обратно в ресторан — и поспел вовремя: официантка, завершив подробнейшее уточнение всех значившихся в списке пунктов, в этот момент как раз опустила счёты на стол и двумя пальцами, будто не желая пачкаться, победоносно-брезгливо втыкала бумажку в нагрудный карман замечательного Сэмовского пиджака без полосок.

— Понял, мадемуазель, о минете не может быть и речи, — еле слышно процитировал Сэм популярную шутку. И тут же, узрев возвращение товарищей и поняв, что можно наконец перестать сдерживать себя, как-то вмиг очень густо покраснел. Остальные, избегая презрительного взгляда официантки, постарались оставить ей максимально возможное количество чаевых — и рванули на выход.

Отходили долго. Понимали, что нужно совершить работу над собой, привести себя в состояние, которое соответствовало бы если не поводу — дэрэ всё-таки, — то хотя бы количеству выпитого: зря, что ли, потратились на алкоголь? Меняли темы, пытаясь нащупать плодотворную, пересказывали друг другу байки, ржали над несмешным, но ощущение пережитого позора оказалось ужасно прилипчивым, сидело, как перчатка из тонкой лайки на дородной ладони, и слезать не желало.

Так и тыркались, как слепые котята, практически до самой общаги № 1, когда всплыло, наконец, хоть что-то перспективное: обсуждение выдающихся качеств давешней официантки. Однако тут Илья внезапным, но выразительным жестом попросил всех заткнуться и уставился на газон, обрамляющий знакомый до последнего кирпичика фасад места совместного проживания.