Топографический кретин

Конспектировать Яков умел очень быстро, потому что ещё в школе изучал стенографию заочно, и теперь с энтузиазмом восстанавливал успевший подзабыться навык. Вычерчивая в толстой тетради замысловатые каракули, он как-то поймал себя на мысли, что автор полного собрания сочинений действительно кое в чём был прав, но не так чтобы всегда, повсеместно, да ещё и всесильно… Додумать крамолу помешала нарисовавшаяся в дверном проёме большая голова с продавленной околышем бороздкой на густых, коротко остриженных волосах и с сурово насупленными бровями. В этом ещё не было ничего угрожающего: брови у подполковника Дубника насуплены были, кажется, с рождения. Но наверняка этого Яков знать не мог, так как при рождении командира свечку не держал, поэтому на всякий случай вскочил и отдал честь.

— К пустой голове руку не прикладывают! — напомнила большая голова с бороздкой, пока не имея в виду ничего обидного: на Якове действительно не было пилотки. — Вольно, боец! Занимайтесь! Читаем, значится, в часы досуга!

— Так точно, товарищ подполковник, читаем.

— Похвально, младший сержант, отнюдь похвально! Что читаем!

— Разрешите доложить, товарищ подполковник. Ленина Владимира Ильича.

Голова вплыла чуть поглубже, за ней в красный уголок втиснулись плечи с погонами, грудь с наградными планками, талия с ремнём и всё остальное, что положено иметь командиру полка. Собравшись воедино, он подошёл поближе, повертел в руках толстенный том цвета зрелой свёклы.

— Хм! Так точно, Ленина Ильича! Молодец боец, повышение политического марксистско-ленинского самообразования способствует тяжелым, но почётным условиям повседневного несения строевой службы! А это ещё что такое это у тебя!

— Тетрадь, товарищ подполковник. Общая.

— Сам вижу, что тетрадь, отставить умничанья, младший сержант! В тетради это что за задрюки!

— Разрешите доложить, товарищ подполковник?

— Разрешаю, боец! Долаживайте!

— Это стенография, товарищ подполковник. Конспект ленинских статей и писем в стенографическом изложении.

— Стенограмия! Это когда на стенках пишут! Ты мне что, боец, безобразия нарушать в моём расположении! Да и не стенограмия это! — он поднёс тетрадь ближе к глазам. — Ты кто по этой, по национальности будешь! Еврей, кажется!

— Так точно, товарищ подполковник, еврей.

— Так ты тут со своими антисемитическими иероглифами империалистическую заразу в войсковой части разводишь мне, что ли!

— Никак нет, това…

— Отставить перебитие старшего по званию! Р-равняйсь! Сми-ирна! Слушай мою команду! Вот эту задрюку всю переписать на русский язык! Об исполнении доложить немедленно в девятнадцать-нуль-нуль завтра вечером! Команда ясна!

— Да, но…

— Команда ясна, товарищ младший сержант!

— Так точно, товарищ подполковник!

— Приступать к исполнению!

И вышел, заметив напоследок с такой горечью, что даже забыл поставить в конце восклицательный знак:

— Куда солдата ни целуй, всюду жопа.

А зимой Дубник проковырял в погонах дырочку для третьей звезды и совсем ушёл из расположения, вернее, не ушёл даже, а улетел — в тёплые края, военным советником в Эфиопию. На его место назначили другого подполковника, Меркулова, невысокого, поджарого, хриплого, как Высоцкий. У этого рвотный рефлекс вызывала не скоропись, а курение в казарме.

— Значит так, бойцы, — сказал новый комполка на четвёртый день после вступления в должность, выковыряв окурок из трубчатой рамы двухъярусной кровати. — Я вас тут за советскую власть агитиррровать не собираюсь, но предупреждаю: ещё ррраз — и будем хоронить бычка. Вольно, ррразойдись!

Ещё раз обнаружился через неделю. Меркулов, как и обещал, моралями солдатские мозги буровить не стал, а вместо этого построил всех на заснеженном плацу в полной боевой выкладке — автоматы с примкнутыми штык-ножами, сапёрные лопатки на поясах, ротные пулемёты на плечах, сухие пайки в вещмешках, переносная радиостанция на спине несчастного радиста — и, выждав, пока затихнет над головой низколетящий Ил-62, негромко, но убедительно проговорил:

— Полк, учебная тревога. Газы!

Солдаты натянули резиновые маски, хотя и понимали, что на тридцатиградусном хабаровском морозе отодрать противогаз от головы можно будет только вместе с лицом.

— Полк, ррравняйсь! Смирррно! На вещевой склад бегооом марш!

На складе получили по разнарядке одни носилки, с которыми всей дружиной помчались обратно в казарму. Возложили на носилки окурок и так же, бегом — почти вслепую из-за запотевших иллюминаторов противогазных масок, задыхаясь от мороза и ржавого воздуха в брезентовых шлангах, — рванули в шестикилометровый марш-бросок на пустырь за заводом «Дальэнергомаш». Маленькими, почти игрушечными лопатками отрыли в промерзшей земле могилу длиной два, шириной пол- и глубиной полтора метра и аккуратно, как в томатный соус, опустили в неё злополучный бычок. Забросали яму, сквозь затвердевшую резину пробубнили над свежим захоронением торжественные речи и победоносно вернулись в расположение части.

Вся процедура прошла как по писаному, потому что командир с самого начала предупредил:

— Будете блудить — пущу ррракету.