Топографический кретин

Здесь, у аспирантов и стажёров, было побогаче. Санузел в каждой комнате, маленькая электроплитка — живи не хочу. И народец — не то что литераторы: бундес Ларс, который в первый же вечер восхитил Карася и Якова тем, что назвал «Люфтганзу» моей авиакомпанией; буфетчица Наташа, которая поражала размером своего бюста и которую друзья договорились предложить старине Клину — он должен был вот-вот прилететь; а также тощий безымянный африканец, которого они, вернувшись в третий вечер с работы, обнаружили в своём душе.

— Извините, ребята, наверное, ключ нечаянно подходит, — сказал он на хорошем русском, оделся прямо на мокрое тело и, поинтересовавшись, нет ли у них гашиша или хотя бы утюга напрокат, исчез за дверью.

Потом объявился Виктор, представившийся земляком из Магадана. Он жил в соседних комнатах; в какой именно, понять было невозможно, потому что Виктор нелегалил и был подобен электрону, местоположение которого в любой момент времени определяется не более чем на девяносто процентов. Поначалу это казалось забавным, а в начале второй недели стало раздражать: у Карася и Якова кончились деньги, а Виктор кочевал с гитарой, которая единственно только и могла спасти их от голода и — главное — от жажды.

Они смогли-таки завладеть инструментом, умело заманив земляка в сеть. Нарочно оставили вечером дверь незапертой, а наутро — клюнул, а куда он денется! — изъяли Виктора из-под одной кровати и гитару из-под другой. Он, конечно, упирался, говорил, что в непосредственном прошлом где-то отравился, поэтому срочно нуждается в коньяке, а в ближайшем будущем не выживет без песни про над тамбуром горит прощальная звезда, а потому без гитары ему никак, но они пообещали познакомить его с немцем Ларсом, у которого своя авиакомпания, и перед таким аргументом магаданец устоять не смог.

Карась, порывшись у себя в багаже, нащупал маленький тяжёлый футлярчик, полюбовался на него немного — и открыл, благоговейно закатив зрачки под фрамугу очков. В коробочке оказалась потрёпанная жизнью, но всё ещё немецкая гармоника «M Hohner № 1896». Он протёр её рукавом, приложил к губам, надул глаза — и издал такой звук, что Виктор, схватившись за живот, немедленно исчез за дверью.

— Ну, поехали, — сказал Карась Якову, проводив земляка взглядом. — С ми минора.

Первыми на блюз откликнулись какие-то странные люди, то ли чехи, то ли венгры, ни слова не понимающие в жестоком творчестве группы «Девичий кал», но добросовестно отстукивающие ритм ступнями. Они принесли с собой бутылку невиданного изумрудного напитка, воняющего лебедой, а потом ненадолго ушли и вернулись с двумя некрасивыми румынками молдавского происхождения, представившимися Стяуцей и Венерой. У этих с собой была целая сковорода жареных макарон со шкварками и полкоробки рафинада, без которого, оказывается, зелёную дрянь пить не полагается.

— Что ж вы раньше не сказали? — бесстрастно удивился Карась, полынно отрыгнул и затянул балладу, написанную владивостокским другом Дёмой:

Я брёл — неизвестного племени вождь,

Ходячее кладбище хилых талантов.

На город падал осенний дождь –

Смесь нитхинола и дефолиантов.

Потом поднял полный нерасплёсканной любви взгляд на Стяуцу, но обратился к её подруге:

— Венера ты, может, и не Венера, но что-то венерическое в тебе точно есть.

Румынка зарделась, как яблоко, которому в комнате уже негде было упасть. Но и без яблок новоиспечённые поклонники и поклонницы натащили столько еды, что обоим исполнителям хватило бы минимум на неделю, да и Виктору дня на четыре.

Он, кстати, потом всплывал время от времени: Карась и Яков замечали его гордо выпяченную грудь и слышали хвастливые претензии на гитаровладение то в одной комнате, то в другой, но комнаты у них в головах давно слились в одну, потому что исчислялись в этой мегаобщаге сотнями, и в какой-нибудь обязательно что-нибудь праздновали, а какой же праздник без этого очкастого и этого небритого и их фирменной:

Я хочу быть говном

И лежать под окном!

В общем, голодная смерть, раздосадовано оскалясь, отступила. И если и грустилось теперь, то лишь по затянувшемуся отсутствию друга Клина, который доиграется, блин, такие буфетчицы на дороге не валяются!

С Рубеном Александровичем они тоже наладили отношения, можно даже сказать, что подружились: теперь он разрешал им пару раз в неделю пощипывать Каринку. Ещё бы не разрешал — после того, что они для него сделали!

На третий день, убедившись в умении практикантов расставлять в нужных местах запятые и восклицательные знаки, Набалдян зазвал их к себе, дал пожать свою волглую ладонь, предложил садиться и лично прикрыл дверь за ходячей статьёй, которую погнал в столовую, дав рубль на мороженое.

— Проникся я к вам, орёлики. Готов доверить тему с большой буквы тэ. Такая бомба, мужики, что и сам бы подорвал, но меня слишком хорошо везде знают, а тут нужно журналистское расследование. То есть — инкогнито. Готов разделить с вами ответственность: под статьёй будут три подписи, ваши и моя.

Карась и Яков поняли: пахнет серьёзной работой и большой славой.

— Кто такая первая леди, знаете?