Тополь

Я перешагнул через порог тусклой горницы. Мутная стеклянная завеса, перекрывшая собой оконную прорезь, превращала бойкий полуденный свет в полумертвый отросток солнца. Строгое убранство составляли лишь узкий поставец,15 хранивший два грязных свитка в себе и глиняный сосуд на себе, а также стол, словно выныривавший из противоположного угла, за которым, строго сложив руки, восседал советник. По-видимому, в точности тот же набор я застал бы за любой другой дверью прохода и как будто был разочарован этим, почему-то полагая, что попаду чуть ли не в тронную залу. Обитатель горницы, хмурый скрюченный человечек преклонных лет, вероятно, достаточно приглядевшись ко мне, протараторил:

– Господин Арфир-чтец, не так ли?

– К вашим услугам, – ответил я, приблизившись к столу.

– Я спрашивал вас не об услугах, а о вашем имени, – сухо процедил советник, – впрочем, будем считать, что вы тот, кем назвались. Можете присесть, не обязательно нависать надо мной.

Я слегка растерялся: присесть было некуда.

С удовольствием проследив за моим недоумением, старик ткнул пальцем в направлении окна. И, действительно, где-то между ним и конторкой я обнаружил крохотную скамью. Опустившись на нее, я сравнялся ростом со столешницей, заняв достаточно странное положение. Мой нос чуть не уперся в колени, спина согнулась, ноги почти сразу начали затекать и, кроме того, теперь, чтобы смотреть на собеседника, мне приходилось выгибать из такого положения шею. В свою очередь добившись полного неудобства для посетителя, советник приободрился и, наконец, приступил к делу.

– Итак, господин чтец, как долго вы пребываете на Утесе?

– С сегодняшнего утра.

– Цель вашего приезда?

– Личная беседа с владыкой по вопросу, беспокоящему Братство Чтецов. Мои полномочия представителя Братства и прошение о встрече здесь. (Я протянул к столешнице свиток с сургучом).

Советник прищурился. Он с неохотой принял свиток дрожащими узловатыми пальцами. В отличие от подчиненных старик воспринял печать спокойно. Сломав ее ловким щелчком, он раскатал лист и суетливо, но внимательно пробежался по нему глазами, придерживая его одной рукой, а вторую зачем-то прижимая к пояснице.

– Владыка тяжело болен, – благоговейно вздохнул он. – В ближайший месяц никакие встречи с ним невозможны. Единственные, кому дозволено приближаться к нему, – это слуги и лекаря, а уж никоим образом не чтецы, поэтому я отказываю вам в прошении. Однако, как советник по духовным делам, я мог бы заслушать ваши вопросы.

– Когда у человека серьезное недомогание, мне думается, чтец как раз тот, кого можно допустить к больному помимо лекарей и слуг, – заметил я. – Мне поручено обсудить дела лично с владыкой и ни с кем иным, поэтому и я даю отказ на ваше предложение. Я буду взывать о том, чтобы хворь оставила правителя, и, если отсрочка для повторного прошения равна месяцу, значит, я подожду этот срок.

– Для этого вам необходимо дозволение на проживание, – ухмыльнулся чиновник. – Вы им располагаете?

– Оно мне не требуется, – отрезал я. – Утес – моя родина. Я родился на нем в семье Амлофа-оружейника и, таким образом, следуя законам Кимра, имею неограниченное право на пребывание в родном городе.

– Верно, если только город вас не изгонит. Я помню господина оружейника. Это был достойный и состоятельный человек, но не советую вам рассчитывать на то, что его имя способно открывать двери. Если не ошибаюсь, наш служащий, Двирид-стряпчий, приходится вам братом.

– Да, но какое это имеет отношение к делу?

– Прямое, господин чтец. Для того, чтобы остаться в городе, вам нужно жилье, и ежели вы собираетесь остановиться у брата, не забудьте уведомить об этом нас.

– Где бы я ни остановился, Управа узнает об этом в надлежащий срок. А теперь я хотел бы получить разрешение на встречу с владыкой через месяц.

Советник взял перо и сноровистым движением нацарапал на свитке несколько строк.

– Через месяц, – прошипел старик, протянув мне лист, – предъявите страже. Это пропуск. Ко мне. Разумеется.

Последние слова он явно произнес через силу – я окончательно убедился в том, что его мучает боль. Мне вдруг безумно захотелось уйти. Внезапное малодушие убедило меня, что пытаться выбить из этого злобного недужного конторщика нечто большее, чем повторное свидание было занятием столь же бессмысленным, как уговорить лягушку петь соловьем. Запрятав разрешение под полу плаща, я с трудом оперся на одеревеневшие ноги и направил их к двери, так и не выпрямив до конца окаменевшую спину и дивясь тому, как быстро в этой горнице стройные превращались в горбатых. Тем не менее, на полпути к выходу я овладел собой и остановился, потому что второе ходатайство оставалось неоглашенным.

– Я не отпускал вас, господин чтец! – в то же мгновение окатил меня резкий оклик из угла. (Вероятно, хозяин горницы преодолел приступ). – Какого рода делами вы собираетесь заниматься, проживая на Утесе?

Голос советника прозвенел теперь невыносимо мерзко и даже пугающе.