Тополь

Читальню возвели на Утесе первые чтецы-странники уже более полувека назад. Тогдашний владыка, понимая упадок старых верований, попытался сделать вклад в новое, но постепенно открыл для себя, что учение чтецов не очень-то согласуется с его властью. Он попытался повлиять на упрямцев, однако, не возымев успеха, выгнал их. Читальня, учитывая ее выгодное местонахождение, пустовала не долго, и вскоре первый ярус занял скотный рынок, а второй – голубятня. О коротком пребывании чтецов люди почти сразу забыли, а слово «читальня» осталось лишь словом, утратив свое значение. Однако мало кто из горожан знал, что здание было построено не на деньги поскупившейся казны, а на средства Братства. Таким образом, по законам Кимра чтец обладал бы большим правом распоряжаться им, чем любой горожанин, однако чтецы на Утес не допускались, а ратуша все меньше прислушивалась к общекимрийским уложениям. Потому-то я и был так удивлен, узнав о некоем предшественнике, ухитрившемся прослужить в городе с согласия властей не столь уж малый срок.

Я приблизился к жертвеннику и сдернул пестрый полог, накинутый на него нынешними хозяевами. Открывшееся мне зрелище отнюдь не приносило радости. Верхняя и боковые стороны во многих местах изъязвились трещинами и плесенью, бугристая поверхность скорее напоминала мятую кольчугу, и я помрачнел при мысли, что эта искореженная сердцевина читальни воплощает собой искореженные сердца кимрийцев. Знаки, скамьи и полотна – сколь многое предстояло вернуть в это здание на Ратушной площади, но и все это было не столь существенно в сравнении с тем, чтобы вернуть в него людей. Рассуждая так, я уже собирался в чтецкую, как вдруг мой взгляд, скользивший по нижнему краю жертвенника, случайно выхватил засечку. Я мгновенно присел на корточки и изучил ее. Мои глаза не ошиблись: грубая царапина при ближайшем рассмотрении оказалась сокровенной меткой чтецов. Я ощупал камень вокруг засечки и, к своему изумлению, обнаружил, что он расшатан. Рычагом в виде походного ножа мне удалось приоткрыть в жертвеннике полость шириной в два пальца. Полость очевидно не пустовала, и с усилием я вытащил из нее некую книжицу. В то же мгновение на противоположном конце читальни раздался дверной скрип. Не раздумывая, я забросил находку в суму и спешно прикрыл тайник.

Когда я поднялся на ноги, в читальне появился грязный сутулый человек в лохмотьях. Неуверенными тяжелыми шагами он направился ко мне. Остановившись чуть поодаль, он скривил голову, испытующе посмотрел исподлобья, дивясь моему виду, как и многие до него, и, наконец, прохрипел:

– Господин Мадок здесь?

– Он ушел вместе с помощником.

– А когда будет?

– Возможно, никогда. Хотя в читальне есть имущество, которое он наверняка захочет забрать.

– Вы новый хозяин? – смекнул босяк.

– Арфир-чтец к вашим услугам. А вы кто будете?

Он помедлил с ответом.

– Эйнин, из кузнецов я, – произнес он словно бы нехотя.

– Эйнин? – переспросил я, – мне довелось слышать о вас от Конана-трактирщика. Рад знакомству.

Кузнец побагровел. Его лицо мгновенно сменило отстраненное выражение на бешеное.

– И что же вам сказала эта гнида?

– Обойдемся без оскорблений, господин кузнец. Конан, хотя, как вы догадываетесь, и поведал мне о ваших несчастьях, но поведал, как друг, не обвиняя вас, а сочувствуя. И я, поверьте, не собираюсь ни смеяться над вами, ни обвинять. Я бы хотел помочь вам.

– Это как же?

– Могу я спросить вас, зачем вам понадобился Мадок?

– Известное дело, работу спросить хотел. Он же недавно на Утесе-то. Может, и не слышал пока… про меня.

Я посмотрел ему в глаза и отчетливо произнес:

– Теперь это уже не важно, потому что мне нужен в помощь человек с рабочими руками, и, как полноправный распорядитель читальни, я готов нанять вас за дюжину монет в неделю. Кроме того, я предлагаю вам и вашим детям жилище на втором ярусе – места там полно. Но все это при условии, что с этого часа вы бросаете пить. Ваше слово?

Эйнин уставился на меня с каким-то детским изумлением, изумлением нашкодившего ребенка, которому вместо порки подарили игрушку, изумлением голодающего, которому дали хлеба вместо тумака, изумлением тяжело больного, которому пообещали выздоровление. А затем кузнец протянул мне свою шершавую ладонь.

V

И, наконец, верный поворот нашелся. Лишь теперь я с уверенностью мог заявить, что оказался на своей улице. Уже дважды до того я дал маху и извел уйму времени почти вслепую блуждая по изворотливым нитям, так хитро сплетенным пауком-городом. В продолжение пути скромные возможности моей лампы принуждали меня спотыкаться о колодцы и цепи, норовили обречь на падение в погреб или попросту на купание в грязи. Но что поделать? Не такова ли участь бодрствующего, прокладывающего дорогу по обители спящих?