Тополя нашей юности

Солнце всходит на степной равнине как-то неожиданно. Еле-еле зардеет на востоке узенькая полоска, а спустя какую-нибудь минуту уже все кругом залито переливным, сверкающим блеском. Это совсем не похоже на тот мягкий, медленный рассвет, который можно наблюдать возле окруженной лесами и кустарниками Припяти. Солнце ведет себя здесь совсем по-другому. Оно здесь как вежливый гость, который никогда не войдет в дом, не постучав в дверь. Сначала легкий багрянец заиграет на вершинах далекого бора, затем солнечные зайчики, будто пробуя свои силы, лягут на спокойные воды реки, и, только когда она улыбнется, ясно и приветливо, солнце полной горстью бросит свои лучи в окна деревенских хат…

А возьмите ветер. Среди полевого простора он своевольный и наглый. Он, как только хочет, разгуливает по пыльной дороге, пригибает до самой земли пшеницу, заставляет кланяться гордые подсолнухи, взъерошивает соломенные крыши хат. Возле Припяти ветер куда осторожнее. Он здесь если и разойдется, то с ним есть кому поспорить. Нахмурится и зашумит лес, тревожно зашепчется прибрежный лозняк, а разгневанная Припять начнет высоко вздымать свои прозрачные волны, бросая их одну за другой на низкие берега…

Полевая, степная равнина богаче Припятской зоны. В этом очень легко убедиться, если хоть раз побывать на базаре в районном центре. Базар здесь вообще бывает отменный: такого не увидишь ни в Мозыре, ни в Речице, ни в других наиболее выдающихся здешних местах. Огромная площадь, на которой — без преувеличения — могла бы разместиться половина Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, в базарные дни гудит, как пчелиный улей. Она вся — вдоль и поперек — заставлена автомашинами, подводами, ларьками и палатками. Чего тут только не продают! Кажется, пожелайте птичьего молока, и, пожалуйста, вам продадут его сколько захотите.

Главную скрипку на этом базаре, конечно, играют полевые колхозы. Они привозят не только пшеницу, сало, масло, откормленных кабанов, индюков, кур и гусей, разные фрукты и овощи, — они с гордостью продают то, что сроду не росло на заболоченных и песчаных землях Припятской зоны. В ларьках этих колхозов в конце лета можно купить даже виноград. Правда, по вкусу он немногим слаще клюквы, которой тьма-тьмущая на припятских болотах. Однако виноград есть виноград, тем более что его сюда не привозят из-под Одессы. Местные огородники торгуют также арбузами (жители Припятской зоны говорят, что их бульба куда слаще этих арбузов), кабачками, баклажанами и разными другими вкусными вещами, которыми так богат солнечный юг и которые, что греха таить, довольно медленно продвигаются к Полярному кругу.

Припятская зона привозит на продажу все самое обычное, чем никого не удивишь. Она торгует картофелем, грибами, сушеными ягодами, рыбой, березовыми вениками и дровами. Растут, конечно, и в надприпятских деревнях яблоки и груши. Но это обыкновенные антоновки и зимние беры, — им, конечно, трудно соперничать с виноградом и арбузами, — пусть по величине эти арбузы чуть больше кулака того дядьки, который хлопочет возле весов.

Жители полевых сел приезжают на базар только на машинах. Они важно расхаживают от лавки к лавке, прицениваясь главным образом к шерсти и шелку. «Полевик» не пожалеет спустить возле пивного ларька хоть целую полсотню, ведь он же богач…

Те же, кто ест хлеб с надприпятских песков, не считают для себя зазорным приехать на базар на обычной буланке, а то и притопать просто пешочком. Они больше присматриваются к ситцам и сатинам, в столовой отдают предпочтение обыкновенному чаю и вообще не отличаются никаким ухарством. Характер у них тихий и покладистый.

Стоял теплый сентябрьский день, когда я добрался в самую далекую деревеньку зоны Припяти. Половину пути я счастливо проехал на полуторке, отвозившей хлеб на районный пункт «Заготзерно». В мою деревеньку машина не шла, там по точным сведениям, полученным от шофера, еще не намолотили. Идти оставалось километров восемнадцать.

Начиналась осень. Еще щедро светило горячее солнце, совсем по-летнему дрожало синеватое марево над пыльной дорогой, в кустах крушины свистели веселые дрозды. Буйно росла на лугах зеленая отава, в палисадничках возле деревенских хат ласкали взор своей неброской красотой желтые георгины и астры. Но всемогущая осень неотступно следила за этими последними проявлениями хмельной летней жизни. Она уже застлала золотистой скатертью хлебные поля, слегка посеребрила кроны развесистых придорожных берез, а воздух наделила той прозрачностью и чистотой, какие бывают только теплой, погожей осенью.