Тополя нашей юности

Меня охватили воспоминания. Поле, тихий вечер, гармошка и песня в деревня — все, кажется, как и тогда. Время словно остановилось. Но ты уже не тот. И пусти тебя опять по дорогам и тропам, которые некогда прошел, ты, пожалуй, счастливо обойдешь все валуны и завалы…

2

Впервые я приехал в Девки в тридцать девятом. Молокосос в костюмчике, купленном еще на материнские деньги. За плечами девятнадцать лет, восемь классов и диплом трехмесячных учительских курсов. Такие педагоги, как я, тогда попадались нередко. Молодых учителей с институтским образованием призывали в армию, некоторых посылали в западные области Белоруссии, только-только освобожденные от панов.

Честно говоря, я сам напросился в Девки. И на свою беду!

Родом отсюда бабка, мать моей матери, сохранилась кое-какая родня, и думалось: возле близких людей будет получше, чем на чужбине. О каждой деревне ходит слава, хорошая или дурная. О Девках обыкновенно говорили, усмехаясь:

— Коли они Девки, значит, любят замуж выходить…

Поговаривали и хлеще:

— В Девках есть не дадут, а переночевать — пожалуйста…

Но я, молодой, считал такие разговоры явными пережитками прошлого.

Деревенька обыкновенная, соломенная. В ней было что-то веселое, разухабистое. Две улицы крест-накрест, и почти в самом центре паровая мельница. Хаты и вообще все строения не придерживались какого-либо определенного порядка: одна хата смотрела на улицу окнами, другая — глухой стеной. В один двор можно было зайти прямо с улицы. В другой — узким проулком, миновав огород, сад и хлевы.

Народ здесь жил как-то безалаберно. Земля неплохая. Если б обработать ее как следует, всегда были бы с хлебом. Но об этом не заботились. Главным были заработки на стороне. На побочный промысел отправлялись едва ли не из каждого двора. По праздникам — а их в Девках было многовато — деревня гудела песнями. Выпить и попеть здесь любили. Каждый праздник тянулся два-три дня, и мне даже казалось, что праздники придумывались специально.

Парни форсили в хромовых сапогах с голенищами, опущенными гармошкой, и надвинутыми на них штанинами. Девушки — в пестрых платьях и туфлях-лодочках. Обхождение парней с девушками мне, выросшему тоже в деревне, казалось слишком свободным, обидным. При девушке могли и матюгнуться. Но всему этому я тогда не придавал значения.

Когда я ехал на работу в Девки, думал, что серьезно подзаймусь самообразованием, поступлю в заочный техникум. После первой получки купил будильник и настольный календарь, в котором расписал занятия на каждый день.

Но нахлынули дела куда более неотложные. В девятнадцать лет пришло то, что должно было прийти. Я влюбился.

Та первая осень моей работы в школе совпала с началом большой войны. Гитлеровская Германия напала на Польшу. Разгорался всемирный пожар. О том, что фашисты осмелятся воевать с нами, в то время как-то не думалось, но все же в воздухе нависала тревога. К западной границе шли эшелоны с артиллерией, танками, пехотой.

А я мечтал об учебе, знал, что через год-два меня призовут в армию, и покамест добросовестно составлял конспекты уроков арифметики, ботаники и географии (я вел в пятом классе три предмета). Вечером, когда выдавалась свободная минута, бежал на разъезд к вечернему поезду. Поезд для меня был тогда посланцем из большого и широкого мира с интересной, необыкновенной жизнью, совсем не похожей на ту, что я видел в Девках.

На разъезде я и познакомился с Алесей. Тоненькая, смуглая девушка каждую субботу сходила с рабочего поезда, держа в руках фанерный чемоданчик, выкрашенный зеленой краской. Однажды мне довелось идти рядом с ней в деревню. Поле окутывал мрак, в небе мерцали чистые осенние звезды.

— Боюсь кладбища, — призналась Алеся. — Дрожу, когда иду через него одна. Знаю, что ничего страшного на свете нет, никакой нечистой силы, а все равно боюсь…

Она училась в педагогическом техникуме на втором курсе, хоть и была моложе меня на два года. Мы очень быстро, в считанные дни, сошлись во взглядах на жизнь, в симпатиях и антипатиях. Мы любили одни и те же книги, одних и тех же писателей. Недели через две после первого знакомства я уже знал, что не могу без Алеси жить.

Была она как ребенок: непосредственная, искренняя, доверчивая и совсем не умела скрывать настроения и чувства. И хотя она была образованнее меня (в техникуме прошли уже, скажем, логарифмы, а я планировал их изучение лишь в своем календаре), героем в ее глазах стал я. Я ведь учитель, а она только учится!..

Осень в тот год была теплая. Бабье лето затянулось чуть не до самого ноября. Город близко, всего в двадцати километрах, и Алеся приезжала домой по два, а то и по три раза в неделю. Я знал: это ради меня. Сколько было их, незабываемых вечеров, когда мы мечтали и целовались!