Читаем Тополя нашей юности полностью

Роман-младший, насупленный и злой, начал ужинать. Он вытащил из тумбочки батон, селедку, сверточек с сахаром и литровую стеклянную банку из-под огурцов. Из таких банок, отбросив прочь условности, оба Романа пили чай. Это давало экономию во времени: не нужно несколько раз разливать кипяток по стаканам. Суточный рацион, который составил для себя Роман-младший, строился на продуманной основе. В селедке много фосфора, а он особенно необходим для работы мозга и вообще всей нервной системы. Общий тонус жизнедеятельности организма были призваны поддерживать углеводы, которых сколько угодно в сахаре.

Рыжий физик ходил по узкой дорожке между трех кроватей и курил. Над его собственной кроватью висела им же написанная табличка «Курить можно». Курение не могло нанести какого-нибудь вреда здоровью обитателей комнаты, потому что в целях вентиляции форточка не закрывалась круглый год.

Висели еще две таблички, смысл надписей на которых был понятен только тому, кто жил в комнате. Над кроватью Романа-младшего красовалась старательно выведенная красным карандашом на листе бумаги надпись: «Per aspera ad astra». В переводе с латинского это означало: «Через препятствия к звездам». Лозунг написал и повесил физик, но он понравился Роману-младшему, и тот его не снимал.

Был еще третий лозунг, написанный уже Романом-младшим, который, однако, висел не все время. Рыжий физик мирился с ним только тогда, когда в комнате не было никого посторонних. «Да здравствует независимая Гана!» — стояло на глянцевом, украшенном цветочками и розовощекими амурчиками листе бумаги. На первый взгляд лозунг приветствовал рождение самостоятельного государства в сердце Африки. Но, кроме прямого смысла, в нем таился еще и иезуитский намек.

В деревне, из которой происходил и Роман-старший, жила девушка Ганна Мелешка, писавшая ему письма. Физик, несмотря на свои тридцать пять лет, стыдился девчат, краснел и смущался в их присутствии, но с Ганной переписывался. На это и намекал лозунг. Расшифровать его можно было в том смысле, что одиночество далекой Ганны, которая, видно, ждала Романа, кончится не скоро.

Наконец сел ужинать и физик. Из своей тумбочки он вытащил только литровую банку, такую же, какой пользовался и Роман-младший. Споры, происходившие каждый вечер, не влияли на общий характер отношений между коллегами. Роман-старший последний месяц находился на полном иждивении тезки, употребляя тот же фосфор и углеводы.

Ужин продолжался при унылом молчании обоих Романов. И вдруг молчание прервал женский голос в коридоре и торопливый, настойчивый стук в дверь. Литровые банки, недоеденная селедка, батон — все это мгновенно полетело назад в тумбочки. В последнюю секунду физик сорвал со стены лозунг относительно независимости Ганы.

— Можно? — повторила высокая женщина в вуали, уже войдя в комнату.

Оба Романа стояли у своих кроватей, как солдаты по команде «смирно».

— Георгий не приходил? — властно спросила женщина и подняла вуаль.

Ее лицо с густо подведенными глазами и накрашенными губами горело нетерпением и злобой.

— Поехал в район, — ответил физик, посматривая себе на ноги.

— Надолго?

— Сказал, недели на две…

— Передайте ему, что он подлец…

Женщина набросила на лицо вуаль, повернулась и двинулась из комнаты. С минуту царила тишина, потом физик и логик улыбнулись. Мир, нарушенный Эйнштейном, был восстановлен.

— Если один называет подлецом другого, — сказал Роман-старший, — значит, он считает себя лучше, выше. А чем эта дама лучше Георгия? У нее есть муж, у него — жена.

— Мы тоже подлые, — заявил психолог. — Соврали этой. Сказать бы ей в глаза…

— Так он же сам просил. Минус на минус дает плюс. Мы соврали и сотворили добро. Дама перестанет нас беспокоить…

— Философия всеядности, — вытащив из тумбочки банку с недопитым чаем, заметил Роман-младший. — Ты оправдываешь подлость. По-твоему, нет на свете абсолютно идеальной любви, все относительно?

— Все, — подтвердил Роман-старший.

— А чудеса искусства, навеянные большой любовью? А смерть во имя нее?

— Дуэли запрещены, дело решается в суде. Великие произведения писали и невлюбленные.

— Глупости! — начал горячиться Роман-младший. — Идеальное есть идеальное, его не поколеблешь. Оно было и будет во все века. Даже твой Эйнштейн не обошелся без него. Без абсолютного не будет относительного. Идеал — это звезда, которая светит ярче всех.

— Красивые и неточные слова. Астрономия не знает такой звезды. И вообще звезды еще не сосчитаны.

— Ты врешь самому себе! — снова закричал Роман-младший. — Ты ведь не бегаешь, как этот хряк. Что тебя удерживает? Ну скажи, что?..

В самый разгар нового спора открылась дверь, и в комнату вошел третий жилец, Георгий. Он принес целую гору свертков и бросил их на кровать.

— Дебаты относительно смысла жизни? — спросил Георгий. — Ну и на чем остановились?

— Твоя приходила, — сообщил физик.

— И что вы ей сказали?

— То, что ты просил.

— Чудесно! А она что?

— Сказала, что ты подлец…

— Некультурно, но переживем. Главное — вовремя поставить точку. В этом смысл жизни, друзья…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рассказы советских писателей
Рассказы советских писателей

Существует ли такое самобытное художественное явление — рассказ 70-х годов? Есть ли в нем новое качество, отличающее его от предшественников, скажем, от отмеченного резким своеобразием рассказа 50-х годов? Не предваряя ответов на эти вопросы, — надеюсь, что в какой-то мере ответит на них настоящий сборник, — несколько слов об особенностях этого издания.Оно составлено из произведений, опубликованных, за малым исключением, в 70-е годы, и, таким образом, перед читателем — новые страницы нашей многонациональной новеллистики.В сборнике представлены все крупные братские литературы и литературы многих автономий — одним или несколькими рассказами. Наряду с произведениями старших писательских поколений здесь публикуются рассказы молодежи, сравнительно недавно вступившей на литературное поприще.

Богдан Иванович Сушинский , Владимир Алексеевич Солоухин , Михась Леонтьевич Стрельцов , Федор Уяр , Юрий Валентинович Трифонов

Проза / Советская классическая проза