Тополя нашей юности

Сегодня спор начался ранее обычного. Роман-младший в библиотеку не ходил: у него болела голова. Он сидел на кровати, читал Эйнштейна и донимал своего коллегу скептическими вопросами. Специальность Романа-младшего ничего общего с Эйнштейном не имела, он изучал логику и психологию и собирался писать об условных рефлексах. Но его привлекала теория относительности, открытая знаменитым физиком, с которой он не соглашался во многих пунктах.

Роман-младший утверждал, что эфир все-таки существует. Этим он объяснял способность света мгновенно заливать окружающую среду. Такая позиция коренным образом противоречила теории Эйнштейна, но последнего Роман-младший подозревал в неумении логично и последовательно мыслить.

— Людям свойственно ошибаться, — говорил он, имея в виду Эйнштейна.

Действительно, как может поверить нормальный человек хотя бы в то, что мельчайшие материальные частицы, из которых состоит свет, являются одновременно и волнами, то есть просто энергией, неизвестно к чему приложенной? Где же здесь логика?

— Слушай, кэптэн, опыт Майкельсона явно ошибочный, — сказал Роман-младший, оторвав на минуту глаза от книги. — И на таком шатком основании держится теория относительности. Бедная теория…

Оппонент, которому адресовались эти слова, лежал с закинутыми на спинку кровати ногами и смотрел в потолок. Он был молчалив и мрачен.

Своим внешним видом и характером Роман-старший заметно отличался от своего коллеги и тезки. Он был абсолютно рыжий. Как большинство рыжих, отличался душевным равновесием и не любил много говорить. Резкий и фанатичный Роман-младший в минуты раздражения кричал, что в жилах его соседа по кровати течет не кровь, а скользкая флегма.

Роман-младший, доняв своего тезку вопросами, снова уткнулся в книгу и перевернул, может быть, десяток страниц, прежде чем услышал ответ.

— Гвадалквивир, — наконец проговорил Роман-старший.

На дворе стоял ноябрь, а в холодную погоду физик всегда трубил носом. По этой причине произнесенное им слово прозвучало не очень отчетливо.

— У тебя опять французское произношение, — сказал Роман-младший. — Повтори, что сказал.

— Гвадалквивир, — повторил физик.

— При чем тут Гвадалквивир?

— Река в Испании, — пояснил Роман-старший.

— Ты заговариваешься, — сказал Роман-младший. — Но и во время белой горячки ты кусаться не будешь. С твоим темпераментом большой опасности для общества ты не представляешь.

Ночной зефир.
Струит эфир.
Шумит,
Бежит
Гвадалквивир,—

после минутного раздумья прочитал физик (его произношение действительно чем-то напоминало французское).

Услыхав об эфире, Роман-младший насторожился. Теорию относительности он критиковал уже два года и разговоры на эту тему вел серьезно.

— А при чем здесь стихи? — спросил он.

— Из стихотворения видно, что Пушкин верил в эфир. Но ему можно простить, тогда еще не было Эйнштейна…

— Выводы Майкельсона нелогичны, — загорелся Роман-младший. — Как ты мне докажешь, что световые сигналы из двух точек, которые летят по прямой к третьей точке, попадают на нее одновременно? Ведь здесь игнорируются и расстояние между точками, и скорость их движения!..

— Игнорируются, — через минуту подтвердил физик.

— А это логично? — кипятился логик.

— А Гвадалквивир логичен? — протрубив раза три носом, спросил Роман-старший.

— Не паясничай, при чем здесь твой глупый Гвадалквивир? Прицепился к слову…

— При том, что слово трудно выговаривать. Разве люди не могли придумать более легкое?

— У испанцев другая артикуляция. Им не трудно.

— Есть и у испанцев легкие слова, — помолчав минуту, проговорил Роман-старший. — Эбро, Гвадарама, Тахо… Парлата эспаньёла…

Роман-младший вскипел. Он не умел спорить. Он закричал так, что, пожалуй, было слышно даже на улице, а не только в соседних комнатах и коридорах.

Логик бегал по узкому проходу между кроватями, теребил свои редкие волосы и вопил. Можно было подумать, что у него что-то украли.

— Это же мошеннический прием, им пользуются только жулики и шарлатаны, — кричал он. — Ты мне хочешь доказать, что черное — это белое. Если так, то идиотизм и гениальность действительно одно и то же…

В соседней комнате справа застучали в стену. Через минуту застучали и слева. Это означало, что соседи не желают больше слушать научного спора.

Роман-младший умолк. Он всегда стихал после бурных взрывов. В такие минуты у него появлялось желание что-то делать. Логик схватил чайник и побежал в кубовую за кипятком.

Когда он вернулся в комнату, Роман-старший уже рылся в карманах своего бобрикового пальто, висевшего на гвозде в гардеробе, вмурованном в стену возле самой двери. У него не было курева, и он выскребал из кармана табачную труху на самокрутку.