Читаем Топологии Миров Крапивина полностью

(Вообще-то развитие Земли-Итана происходило примерно так: первый виток — Земля, до тех пор, пока она не забыла в войнах свой путь; затем — скатывание цивилизации по своему развитию в прошлое, появление городов-крепостей /в том числе и Лехтенстаарн, который, впрочем, тогда ещё назывался иначе/; начинается второй виток, во время которого мир вновь развивается, прогрессирует, а затем в войнах Смуты Белого Кристалла вновь скатывается вниз (к тому времени планета уже утратила имя Земля, а имя Итан начинает проявляться у некоторых народов; третий виток — город Канцлера вернул себе былую мощь после гибели Канцлера и разрушения предсказаний Белого Кристалла /читай — после перехода на альтернативный, параллельный путь развития; кстати, это — уникальный случай, когда был использован не личный Двойник человека а Двойник целой планеты, и в результате этого раздвоилась на гранях Кристалла целая планета[14]/, а поскольку Иту Лариу Дэн принимал в этом активнейшее участие, то имя Итан закрепилось за планетой окончательно; примерно тогда же, после того, как на небе зажглась новая яркая звезда,[15] Город было решено переименовать в Лехтенстаарн — Город Звёздного Света; развиваясь дальше, цивилизация вновь свернула на милитаристический путь, создаётся ядерное оружие, базы на Луне, затем вспыхивает война, оставившая в забытых уголках пустые аэродромы,[16] а на материках — красные пески под расколотой на два рваных ошмётка Луной; и вновь цивилизация начинает дичать, успев, впрочем, поставить Колокола Памяти, и так начинается четвёртый виток — время красных песков, время иттов, тауринов и лесного народа, время Эпохи Колоколов.)

Заключительный урок вёл лично Командор Дороги Владислав Петрович Крапивин. Он внимательно посмотрел на восторженно блестящие глаза учеников, и в его ответном взгляде недвусмысленно читалось: «Всё это бред, не говорят ни рыбы, ни коты!». Чиба, сидя на его плече в облике чёрного котёнка с макетом примуса, собранного из «ЛЕГО», согласно кивал в такт этой мысли, но, вопреки обыкновению, молчал. Пауза затягивалась, грозя перейти и на соседние Грани. И тогда, нарушая молчание, кто-то робко спросил:

— Владислав Петрович, а Вы нам сегодня объясните наконец, как добраться до Станции Мост?..

Командор всхлипнул и жалобно произнёс:

— Господа! Ребята! Ну как же вы не поймёте, что параллельных миров не существует! Я их придумал. Это — просто художественный образ, литературный приём, чтобы ярче донести до читателя свои мысли! Нету станции Мост (Гелька Травушкин ехидно улыбнулся: уж он-то знал наверняка, что Станции Мост больше нет…), нету «Сферы» (Витька Мохов пожал плечами), я уже говорил об этом на «Аэлите-90»! Всё это просто способ подачи информации читателю! Нету параллельных миров, нету!!! Но если вас интересует переход в ближайший переллельный мир, то он — вон там! — и Владислав Петрович указал рукой на раскрывшиеся в углу класса Врата Миров…

…На полу во внезапно опустевшем классе валялся листок бумаги. То ли чья-то шпаргалка, то ли примечание к чему-то. Может, прочесть?

«…список распространённых ошибок: Забывают, что Юкки — это Лотик, а его «сестрёнка» — Вьюшка (она же — Анна-Мария-Лотта Тукк) — родная сестра Галиена Тукка. Интересно, все ли уже заметили, что Пассажир — и есть П.Находкин, только постаревший…»

Дальше записка оказалась оборванной, и мне не удалось прочесть её продолжение…


1992–1997 г.г.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение
От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику
От Шекспира до Агаты Кристи. Как читать и понимать классику

Как чума повлияла на мировую литературу? Почему «Изгнание из рая» стало одним из основополагающих сюжетов в культуре возрождения? «Я знаю всё, но только не себя»,□– что означает эта фраза великого поэта-вора Франсуа Вийона? Почему «Дон Кихот» – это не просто пародия на рыцарский роман? Ответы на эти и другие вопросы вы узнаете в новой книге профессора Евгения Жаринова, посвященной истории литературы от самого расцвета эпохи Возрождения до середины XX века. Книга адресована филологам и студентам гуманитарных вузов, а также всем, кто интересуется литературой.Евгений Викторович Жаринов – доктор филологических наук, профессор кафедры литературы Московского государственного лингвистического университета, профессор Гуманитарного института телевидения и радиовещания им. М.А. Литовчина, ведущий передачи «Лабиринты» на радиостанции «Орфей», лауреат двух премий «Золотой микрофон».

Евгений Викторович Жаринов

Литературоведение
Кошмар: литература и жизнь
Кошмар: литература и жизнь

Что такое кошмар? Почему кошмары заполонили романы, фильмы, компьютерные игры, а переживание кошмара стало массовой потребностью в современной культуре? Психология, культурология, литературоведение не дают ответов на эти вопросы, поскольку кошмар никогда не рассматривался учеными как предмет, достойный серьезного внимания. Однако для авторов «романа ментальных состояний» кошмар был смыслом творчества. Н. Гоголь и Ч. Метьюрин, Ф. Достоевский и Т. Манн, Г. Лавкрафт и В. Пелевин ставили смелые опыты над своими героями и читателями, чтобы запечатлеть кошмар в своих произведениях. В книге Дины Хапаевой впервые предпринимается попытка прочесть эти тексты как исследования о природе кошмара и восстановить мозаику совпадений, благодаря которым литературный эксперимент превратился в нашу повседневность.

Дина Рафаиловна Хапаева

Культурология / Литературоведение / Образование и наука
Михаил Кузмин
Михаил Кузмин

Михаил Алексеевич Кузмин (1872–1936) — поэт Серебряного века, прозаик, переводчик, композитор. До сих пор о его жизни и творчестве существует множество легенд, и самая главная из них — мнение о нем как приверженце «прекрасной ясности», проповеднике «привольной легкости бездумного житья», авторе фривольных стилизованных стихов и повестей. Но при внимательном прочтении эта легкость оборачивается глубоким трагизмом, мучительные переживания завершаются фарсом, низкий и даже «грязный» быт определяет судьбу — и понять, как это происходит, необыкновенно трудно. Как практически все русские интеллигенты, Кузмин приветствовал революцию, но в дальнейшем нежелание и неумение приспосабливаться привело его почти к полной изоляции в литературной жизни конца двадцатых и всех тридцатых годов XX века, но он не допускал даже мысли об эмиграции. О жизни, творчестве, трагической судьбе поэта рассказывают авторы, с научной скрупулезностью исследуя его творческое наследие, значительность которого бесспорна, и с большим человеческим тактом повествуя о частной жизни сложного, противоречивого человека.знак информационной продукции 16+

Джон Э. Малмстад , Николай Алексеевич Богомолов

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Документальное