— Правильно, двадцать один. Но одна награда положена Цой Тану. Еще две — миледи и профессору Сартре. А ведь еще одна осталась…
— На всякий случай? — предположил граф.
— Еще чего! Просто я хотел сообщить Бульке о представлении его к награде в более торжественной обстановке, когда он будет лежать на электрических проводах…
«Да-а?! — не поверил риптон. — А что я с вашей наградой буду делать?»
— Да что хочешь! Хоть сам носи, хоть на моей груди…
«Понятно! Все себе да себе! — возмутился Булька. — Сам буду носить! Закатаю в самый толстый слой и буду тебя им царапать при нужде!»
— Вот для этих целей награды ну никак не предназначены! А ты чего стоишь? — обратился я к заинтересовавшемуся моим непонятным ответом Цой Тану. — Тебе сегодня вместе с Николя предстоит важная задача — целую ночь имитировать нашу бурную попойку в номере. Так что ложись поспи часик. Наберись сил. И не падай духом — с Амалией я переговорю лично. Дай сюда крабер! Давай-давай! Вот я его в руке держать буду. И ложись! А мы…
«Не мешало бы душ принять перед большой нагрузкой!» — твердо посоветовал Булька.
— Согласен! Всегда готов! — согласился я и принялся не спеша раздеваться. Но в тот же момент раздался сигнал вызова на крабере графа Шалонера. Пришлось отвечать: — Слушаю вас очень внимательно!
— Кто это?
У меня пред мысленным взором сразу же предстало недовольное личико виконтессы. И то, как она в недоумении хмурит свои идеальные брови.
— Барон Артур Аристронг к вашим услугам, о прекрасная Амалия!
— А где Луи?
— Как?! Разве он вам еще не позвонил?!
— Нет, а что случилось?
— О! Ничего страшного. Даже наоборот, только приятные новости. Сегодня мы так удачно продали вина и коньяк, что сразу же решили перезвонить моему отцу. И он тут же дал обещание загрузить корабль графа Шалонера под самую завязку. Вот Луи и бросился в полет сломя голову. Уж так ему хочется побыстрей насобирать деньжат на предстоящую свадьбу…
— Так он что, улетел без меня?!! — возопила разгневанная и брошенная невеста.
— Да он и в мыслях не имел подвергать вас длительному и трудному путешествию из-за каких-то торгашеских дел…
— Ммг! — раздалось возле моего уха. Кажется, девушка слишком расстраивается из-за пустяков? Иначе зачем так мычать? — А почему он мне не перезвонил с этого крабера?!
— Так ведь аппарат-то мой! — по-простецки пояснил я. — Я ему давал на время. А у него на корабле вроде старый был. Вот он и хотел позвонить уже перед лунманским прыжком. Может, забыл в суете предстартовой подготовки? Или неисправность какая в крабере?
— Барон! Передайте этому… ммг… если он вам позвонит! то передайте: я его видеть больше не хочу!!! И растерзаю как… как!..
— Ну зачем же так? — стал укорять я девушку, еле сдерживая смех от такой ее гневной непоследовательности. — Прежде чем растерзать, надо вначале хотя бы увидеть. Потом поймать. Потом приласкать, а уж потом… Он, между прочим, старается только лишь с мыслями о вашем счастье. А вы так плохо оцениваете его старания.
— Но как же он посмел улететь без меня?!
Амалия рыдала уже взахлеб. Я даже испугался, что слишком уж нафантазировал с полетом. Попытался утешить:
— Это же ненадолго: неделя, максимум две — и вы снова вместе!
В ответ рыдания только усилились, раздался непонятный треск — и крабер отключился навсегда. Я виновато развел руками и примирительно глянул в сторону стоящего в дверях спальни Цой Тана. И столько обвинения читалось в его глазах, что я потерял свою знаменитую выдержку и стал оправдываться:
— Зато теперь целую ночь звонить не будет…
Но бедный граф Шалонер лишь с беспредельным фатализмом махнул рукой и ушел в спальню делать вид, что отдыхает по приказу командира.
«Вот такая ваша воинская служба! — констатировал Булька в моих мозгах. — Никакой личной жизни! И ты меня еще уговариваешь на эту каторгу?! Нехорошо, нехорошо…»
«Ну, вначале всегда трудно, — парировал я, продолжая раздеваться, — зато потом: звания, награды, приключения, почет, слава, фанфары…»
«А кому и урна с прахом! — с ехидством воспользовался моей паузой риптон. — Разве что порой приклеят на урну Изумрудный Листок. И родственники с гордостью будут показывать на награду пальцем, хвастаясь перед друзьями и соседями. А в мыслях между тем прикидывая: за сколько можно продать этот Листок, если вдруг приспичит».
«Слушай! Пацифист деланый! — Я чуть не заорал вслух. — Твои шутки начинают переходить все границы! Мои друзья гибли не для того, чтобы глумились над их памятью и прахом! А для того, чтобы остальным людям жилось легче без окружающей их мрази! Чтобы простой люд мог радоваться солнцу, любить и продолжать род человеческий. И не только ради романтики они поступают на службу! И не только из-за фанфар и чисто условных наград! Лишая себя при этом спокойной жизни, семьи и счастья иметь и воспитывать детей. Они полностью отдают себя на борьбу со злом, и никто не имеет права опошлять или осмеивать их выбор! Ты слышишь меня?! Никто!!!»