Тоска по Лондону

В натопленной комнатке, где нас квартировало шестеро, из них трое на полу, мы с двоюродной сестренкой (еще один потеряный дружок) к встрече Нового года готовились ответственно, имея в виду не столько собственное удовольствие, сколько развлечение взрослых, занятых деятельностью утомительной и, кажется, сопряженной с нарушением титской законности, без чего не обеспечить было даже тепла в квартире в ту морозную зиму.

Позади была война, оставившая сестренку сироткой. Но сквозь замороженные окна сияла солнцем целая жизнь, таинственная и несомненно прекрасная, гарантированная бодрыми известиями с заводов и нив. Отменили хлебные карточки, и мы сладостно объедались хлебом. В комнате пахло вымытым полом. Музыку Бизе и Грига передавали вперемежку с лирическими песнями о родимой сторонке с неизменным припевом «Эх, хорошо в стране совтитской жить!» Но о равновесии составители радиопрограмм позаботились и, чтобы не тошнило от однообразия, в должный момент давали в эфир «Клуб знаменитых капитанов», «Оливера Твиста» или приключения барона Мюнхаузена. Под это звуковое сопровождение мы с сестренкой выполнили сперва обязанности, перебрали крупу на пищу богов, гречневую кашу, дабы зубы не сломать о камешки, и взялись за елочные дела. Украшений у нас не было, мы клеили их из цветной бумаги. Цветной бумаги тоже не было, мы раскрашивали ее сами, обыкновенную тетрадочную, грубо приготовленную, со щепками, о которые при писании досадно цеплялось перо. Мы раскрашивали эту бумагу красно-синим штабным карандашом. Из газет вырезали гирлянды. Из катушек и конфетных бумажек, из тесемок и ниток мастерили елкин наряд. Ёлка стояла на самодельном кресте и радовала нас терпким запахом хвои. В чулане сохранилось несколько шаров из довоенных стеклянных украшений, и даже верхушка, лишь слегка поломанная. Мы нарядили елку, дыру в верхушке заткнули ватой, словно припорошили снегом, и принялись сочинять репризы на новогодние темы. Радио перешло на новости о фантастических успехах нашего свободнейшего в мире народа на всех фронтах соревнования с капитализмом. Америка загнивала. Несчастная Европа корчилась в судорогах планы Маршалла. В Италии снова пало правительство. Не то, что у нас, наше правительство было вечно и бессмертно. Мы были горды этим и счастливы нашим бедным семейным теплом.

Ты, Эвент, если тебе повезло родиться позже — впрочем, не знаю, повезло ли? — прими это описание на веру. Стабильность! Такая же иллюзия, как контроль…

Был в моей жизни такой же беззаботный Новый год? А если нет, что же такое моя жизнь, чуткие собеседники и спутники, дорогие скандинавские композиторы?

Прошлое хлынуло в мой каземат с такою страшной силой, что пришлось вскочить и вырубить пленку. Налил вторую и сказал вслед уплывающему Двойнику: такой компот получается, ты уж на меня, окаянного, не серчай.

Ночью я проснулся. Душила тоска. Возникли в памяти строки:

«Я люблю тебя так, как ночной небосвод, мой рассудок тебя никогда не поймет, о, печали сосуд, о загадка немая, я люблю тем сильней, что, как дым ускользая и дразня меня странной своей немотой, разверзаешь ты пропасть меж небом и мной».

Какая мука в этих строках. А это ведь лишь произнесенное, лишь видимая часть айсберга. Поэзия? Нет, дыба, называемая жизнью.

Что же делать с жизнью?

А ничего. Прежде всего, не пытайся понять ее до конца. О, печали сосуд… Если поймешь невысокую причину этой печали, такое тебя ждет разочарование, что небо с овчинку покажется. А как на свете без любви прожить…

Таков-то наш с Тобою диалог.

Да, но потенции, потенции каковы!

Знаешь, хочется скомкать все рукописи и запустить ими в Тебя.

Та самая ярость, которая себе же во вред.

Об этом и не задумался бы, лишь бы попасть. Как можно чад своих оставить в таком мраке? С Тобою одним по истечении трех почти тысяч лет — чего мы достигли? И при том говорить о потенциях?

Не с того конца начали, милые детки. Прельстились богатствами, а могли идти духовным путем, тогда материальная культура не обременяла бы вас прессом столь любого вам благосостоянием. И, вообще, вы, что, решили, что жизнь — праздник?

А что, нет?

Конечно, нет, милые! Жизнь — обязанность.

Но только для любимейшей твари Твоей! Для остальных все же праздник. Они ликуют в небесах и лесах, ныряют в волнах, порхают над цветами и носятся по степи или по поверхности вод. Не отвлекаемые разумом, они поют, и кричат, и предаются любви с упоением, какого человек представить себе не в состоянии!

Их просто не отвлекают ваши заботы.

Да, они живут, не помня вчера и не думая о завтра, не зная ни заветов, ни запретов, ни морали, и все для них — ужас и восторг.

Ты думаешь? И законов нет на них? Ну, хоть законов природы. А что же мокрицы, забившиеся под камни? Полагаешь, непрерывно предаются восторгам любви? Что делают орлы в бесконечные дожди? Муравьи? Обезьяны? Порхают ли бабочки с размокшими крыльями? Каково мухам в ураган? А травоядные как иссыхают в засушливые годы?