Тоска по Лондону

Новая пауза длилась дольше. Клуша продолжала ломать пальцы, хотела что-то сказать и — не могла, а я не желал ей помогать, просто сил не было, но и выносить ее мучений тоже был не в силах. Ну же, буркнул я и даже голову повернул. Он мне дорог, выдавила она. Насколько, сказал я так мефистофельски, как мог. Я сама виновата, но… Но есть материи, которых вы не касаетесь и не коснетесь, закончил я.

Она кивнула. Все как у всех. Черт бы нас побрал! Жить бы с французскими шлюхами. До Франции было не добраться, вот беда…

Уходите, с ненавистью сказал я. Только дайте мне что-то, чтобы я спал. Если не хотите найти меня утром в позе Иуды Искариота.

Она вынула контейнер, достала таблетку, потом, поколебавшись, вторую и положила мне на ладонь. Может, смилуетесь, дадите все? Лицо ее исказилось. Ладно, и на том спасибо, на одну ночь упокоюсь.

Она поцеловала меня в лоб и вышла, погасив свет.

Я старательно изгнал все мысли, кроме одной — что мне хорошо, я спокоен и впереди великие дела. Было ветренно, на потолке качались тени голых ветвей, высвеченные уличным фонарем, и плавали какие-то блики. Вскоре и я поплыл. И проплавал до утра. Сном это можно назвать, лишь если уважаешь фармакологию. Когда рассвело явилась жена и положила мне на лоб нежнейшие ладошки. Я таял от их прохладного тепла, но терзался страхом, что она уйдет и я опять останусь один. Забери с собой мою душу, не оставляй ее одну. Запиши мой телефон в Париже, сказала она. И я, зная, что это мираж, заметался в поисках клочка бумаги и карандаша — записать ее несуществующий телефон.

Светает. Часы показывают семь. Я сгреб все подушки и сел на постели, подложив их себе под спину. О сне нечего и думать. Ныряю в детство — в единственное мое верное убежище…

… И выскакиваю, как ошпаренный. И там напоролся. Везунчик.

Мы были бы здоровее психически, если бы вылупливались из яиц. Тебе, Господи, следовало подумать об этом варианте, прежде чем проект был приведен в исполнение. А теперь чего уж, теперь уже поздно.

Да, так о чем, бишь, я думал? А-а, о детстве…

Детство я прихватил и в молодость, и в зрелость. И, кажется, в старость. Выражалось это в ожидании какого-то будущего. Stulti vita tota in futurum fertur est, — говорили древние римляне. (Жизнь глупца целиком обращена в будущее.) Неглупые были люди, цели перед собой ставили достижимые. А я желал быть вовлечен во все на свете. Хотелось обойти планету пешком, чтобы видеть каждый кадр ее чудно меняющихся пейзажей. Но и сидеть за научными занятиями в библиотеках. Хотелось сочинять музыку, почему-то именно музыку, притом грандиозную, наподобие финала Пятой симфонии Чайковского, к чему я решительно не способен, но также писать трактаты. Совершать путешествия к центру Земли и в космические туманности, но также, если необходимо, пролить кровь и даже живот положить в том сражении, после которого кровопролития никогда больше не будет.

Ничего этого со мной не случилось, как до меня не случилось с миллионами других, они не менее пламенно мечтали кто о чем: одни о славе, прижизненной или хотя бы посмертной, другие о несметном богатстве, третьи о небывало страстных женщинах, а некоторые так даже обо всем вместе.

Ничего не произошло, прожил я обыкновенную жизнь.

На привязи меня держала любовь. Я оборвал привязь.

И вот все позади. О чем же мечтаю теперь?

О теплой ладошке на темени.

Так просто. Так мало. Так невозможно.

Я уснул и проснулся, когда солнце стояло уже высоко. А снилась мне, представьте, Анна. И, кажется, в непристойном виде.

ГЛАВА 29. ЗАМЫКАНИЕ

Небывалого размаха сражение развернулось на просторах титской земли в этот переломный год. На всем громадном пространстве от чужого Кенигсберга до нашенского Владивостока и от Белого до — особенно! — Черного моря весь в едином порыве титский народ ожесточенно сражается с самим собой. Такие дела. Великий народ. Новая историческая общность.

Что питает энергию разрушения? Откуда берет человечество эти неисчерпаемые запасы злобы, делящие его на народы, народы на нации, нации на мафиозные структуры, те на партии, партии на футбольные команды? Кажется, я близок к формулированию еще одного закона. Не надо бояться, закон сформулирован в общем виде не будет, я начисто позабыл математику и мне не составить уравнение от нуля до десяти миллиардов по индивидуальной озлобленности неудачников, отняв от него интегральчики от нуля до десяти по чистоплотности и от нуля до, скажем, сотни тысяч по врожденной доброте. В результате мы получим то, что имеем на планете.