Тоска по Лондону

… в котором меня с достойной сухостью извещают о посылке, следует внушительное перечисление вложений, затем скупые — в отличие от вложений (новости, затем даже поцелуй (холодный, бескровный) и в постскриптуме сообщение, что у меня родилась внучка и ее нарекли в честь покойной бабушки, моей тещи.

Где-то ведет свое суровое существование и продолжение род юродствующего изгоя, почему-то решившего, что он может быть свободен — в отличие от остальных человеков…

Как это далеко, и давно, и не злободневно…

Да? А болезненные реминисценсии и расцарапывание морды лица грязными ногтями, это как же?

А никак. Что я доктор, что ли, все объяснять…

Внучка… Это была мечта всей моей жизни…

С детьми сложно. Дело не в дефектах воспитания, а в чрезмерной схожести.

А внуков воспитывают дети, делают всю черную, так сказать, работу, вкладывают то, что вложили в свое время в них. Это неизбежно, хотя бедняги выбиваются из сил, как некогда мы. Дедам и бабам остается, таким образом, лишь вождение за ручку, и это, должно быть, такая сладкая обязанность…

Не будет у меня этой обязанности. Не буду я держать в своей руке крохотную теплую ручку. Не буду отвечать на тысячу вопросов. Не сподоблюсь ни с чем не сравнимого детского объятия.

Внучка… Неведомое существо, которого не было бы на свете, если бы не я. Как лягут для нее карты генов?

Дорогая неведомая внучка, коль скоро в тебе течет и моя кровь, у тебя есть шанс испытать такое же чувство влюбленности, какое испытал твой дедушка. По отношению к твоей бабушке, кстати.

Ах, что это было за время! Голова пылала. Ангины с высокой температурой игнорировались. Ученье? Сессия была завалена, ни единой пятерки. И все разгоралось оттого, что ее не было рядом, она отбывала производственную практику в Тмутаракани, и мечта о касании была всепоглощающей мыслью. По улицам я ходил с приоткрытым ртом, у меня резался зуб мудрости. Зима между тем выдалась славная, и снег заносило мне прямо в пасть. Я глотал его, пылания это не охлаждало. Зуб резался в насмешку, мудрости не было.

Слава Богу, говорю я теперь, когда жизнь прожита. Слава Тебе, что мудрости не было. Потому только и удалось испытать чувство такой сотрясающей силы. Испытав его, уже не скажешь, что не жил.

Вообще, перебирая в памяти то, что приходило в голову в мои так называемые последние минуты, и то, как именно приходило, не могу не настроиться по отношению к себе скептически. Очень уж крепко держался, не отпускал вожжи. Наверно, оно так и надо, чтобы выжить. Но вопрос: надо ли было выживать? Подвернулся такой случай… Смысл выживания — помощь ЛД. Но о нем-то как раз я и не вспомнил. О Жучиле, о Завгаре… А о нем — мимоходом, слегка.

Не кажется ли тебе, приятель, что твое умирание следует назвать «Слалом одноногого» или «Трюк в лабиринте» или еще как-то зигзагообразно? Какой изощренный нужен ум, чтобы свести положительный баланс в отрицательно прожитой жизни… Ни одного поражения! K тому еще и тьма возвышенного вздора.

Удалось дисциплинировать мысль. Не дал ей уйти ни вправо, ни влево. Позволь тем не менее заметить: величия в твоем умирании не было. Лишь самообладанием отмечено оно. Не хватило у тебя духу глянуть смерти в зрачки. А преодолел бы страх… Дескать — поехали! Смерть, главное средоточие людского интереса, так ли надо было встречать? Особенно тебе, одинокому волку.

Выхожу один я на дорогу, сквозь туман кремнистый путь блестит, ночь тиха. Пустыня внемлет Богу, и звезда с звездою говорит. В небесах торжественно и чудно. Спит земля в сиянье голубом. Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? Жалею ли о чем? Уж не жду от жизни ничего я, и не жаль мне прошлого ничуть. Я ищу свободы и покоя. Я б хотел забыться и заснуть. Но не тем холодным сном могилы… Я б желал навеки так уснуть, чтоб в груди дремали жизни силы, чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь, чтоб всю ночь, весь день, мой слух лелея, про любовь мне сладкий голос пел надо мной чтоб, вечно зеленея, темный дуб склонялся и шумел…

Вот так.

Но ты не смог. Знал такие слова — и не смог. Слюнтяй!

Да, не смог. И переходим к нынешним заботам.

Обожди, никуда мы не переходим. Где-то там, в своей исповеди, ты с гордостью подытожил, что для себя в жизни ничегошеньки не сделал с дальним прицелом. Если это правда — а пока что я тебя не разоблачил, — то, значит, себя ты ни в грош не ставил. Такой глупости стыдиться надо.

Хорошо, буду стыдиться. Все?

Во-во, гордая поза.

Да! А что такое? Я любил, с меня взятки гладки. Чтобы сложить голову в семейной жизни есть тысяча путей. А выжить один — безоглядная любовь.