Тосканский фьюжн

Войдя в комнату к баронессе, Антон смутился; уже в который раз за сегодня он испытал это странное чувство растерянности: как будто он подсматривал в дверную щель и видел нечто, не предназначенное для чужих глаз. Пространство показалось ему искаженным. Взгляд фиксировал отдельные кадры (как в кино): комната юной девушки в розовых тонах, обставленная в стиле пятидесятых годов, пожилая синьора в темном одеянии, сидевшая у окна в инвалидном кресле, юная сиделка в белом. Эта картина врезалась в память: сраженная страшным недугом восьмидесятилетняя баронесса Чезари Бенсо ди Ревель в комнате молоденькой Луиджины. В своей комнате! В которой семьдесят лет назад она играла в куклы. И в которой все осталось по-прежнему: выгоревшие обои бледно-розового цвета, кровать с ажурным покрывалом, детские рисунки в рамочках на стенах. Что-то было в этом неестественное. Эклектика. Сочетание несочетаемого. Антон физически ощутил какую-то анормальность.

Сиделка – миловидная девушка, улыбчивая, худенькая, в белом халатике поверх легкой одежды находилась рядом с баронессой. Она сразу же поднялась, как только мужчины открыли дверь.

– Сидите-сидите, Анна. Антонио хочет увидеть маму и задать вам несколько вопросов.

– Да, конечно. Такая трагедия…

Антон подошел ближе к баронессе:

– Здравствуйте, Джина.

Она не ответила и не повернулась на его приветствие. Ни один мускул не дрогнул на ее лице, она не пошевелилась, как будто Антона и не было рядом.

– Мама, – Вито дотронулся до ее плеча, поцеловал в щеку, – это Антонио, мой русский друг, – он говорил это, осознавая, что она не слышит его или не понимает, но Вито – любящий сын, и для него она все равно оставалась мамой.

Баронесса отвела взгляд от окна, повернула голову. Антон подошел с другой стороны и увидел ее лицо. Странное лицо, которое трудно распознать.

И вдруг она начала говорить:

– Листья… Желтые листья кружились и кружились… Падали на мальчика. Маленький мальчик улетел на небо, а листья падали на мальчика… Вот так, – она плавно покачала руками, – падали-падали. Ветра не было, и листья накапливались. Гора листьев. Желтых листьев… А мальчик улетел на небо. Angelo volò in cielo14. Маленький принц. Он должен был стать принцем. Но листья накрыли его. Падали и падали. Желтые листья…

Она повторяла это, чуть покачивая головой. Потом замолчала, но Антон продолжал «слышать» ее: «Маленький мальчик, маленький ангел, желтые листья… Падали желтые листья…» Стало жутко.

– Мне холодно, – голос ее задрожал, – кто-нибудь может одеть меня? – зло прокричала баронесса. Она становилась агрессивной.

– Сейчас я накрою вас пледом, синьора, – сказала Анна и тут же накрыла больную.

– Украли у меня теплую одежду. Мне холодно, – снова закричала она и начала стучать ногами по подножке кресла.

На улице жара. К вечеру жара чуть спала, но ненамного. В доме же, благодаря толстым стенам, была комфортная температура. И уж никак не холодно.

Антон пытался «услышать» ее. Но кроме бессвязного бреда о листьях, мальчике, который улетел на небо, и холоде, он ничего не слышал. Бессвязная речь больного человека. И только.

Однако лицо ее не было безумным. Как странно. Антон никогда не видел страдающих этой страшной болезнью. Какая все-таки трагедия: восьмидесятилетняя Джина, вместо того чтобы наслаждаться общением с детьми и внуками, сидит у окна в обществе сиделки и безумно твердит одно и то же.

– Она часто проявляет агрессию? – тихо спросил Антон Анну.

– Синьора чаще молчит. Вообще-то она не буйная. Очень спокойная.

– Вы и в клинике за ней ухаживаете?

– Да. Нас трое. С такими больными нужно быть внимательными.

– У вас очень трудная работа.

– Поначалу было сложно, да. Но я привыкла. И синьора совсем не капризная, как некоторые пациентки.

– Значит, она редко капризничает? – улыбнулся Вито, – бедная мамочка…

– Такие больные ничего не понимают. Это родные страдают. Потому что помнят их другими. А больные совсем не понимают, в каком состоянии они находятся. У вашей мамы, синьор, средняя стадия заболевания, так что физические страдания пока ее не коснулись. Будем надеяться, что лекарства задержат процесс деградации.

– Анна, а о листьях и мальчике она часто говорит? – спросил Антон.

– Нельзя сказать, что часто. Но я несколько раз слышала эти фразы в последнее время. Она чаще молчит.

– Вы читаете ей книги или журналы? – спросил Вито девушку.

– Да, синьор.

– И она слушает?

– Не знаю. Ваша мама молчит. Бывает, что я читаю подолгу. Она не перебивает. Но слушает или нет, я не могу знать. Мы прочли таким образом роман Алессандро Барикко. Еще мы читали «Историю красоты» Умберто Эко, которую принесла синьора Клаудиа. Издание очень хорошее с множеством репродукций известных художников и скульпторов. Мне кажется, вашей маме было интересно.

– Листья, много желтых листьев, – громко заявила о себе баронесса, – они кружат и кружат над мальчиком. Ангел улетел на небо. Angelo… – продолжала она бормотать.

– Синьор Чезари, когда нам можно уехать?