Тот, кого я ненавижу

Собственно, на работе, в отцовском кабинете, я их и застал. Так же нагрянул нежданно-негаданно. Просто отец задерживался сильно, а мать попала в больницу с очередным приступом. Это сейчас она понемногу ожила, а тогда, после смерти Даньки, ей часто делалось плохо. А его в тот вечер не было, на звонки не отвечал, вот из больницы я и заехал к нему, в администрацию.

Охранник меня давно знал, сказал, что отец на месте, ещё не ушёл. Стал звонить ему на внутренний, но тоже безуспешно, ну и пропустил, свои же.

Я поднялся. В приёмной было пусто, а его кабинет оказался заперт изнутри, но оттуда доносились такие звуки, что сразу стало ясно, чем там занимаются. Помню, тогда я здорово психанул. Расхлестал какой-то графин об его дверь, папки с её стола скинул.

Там резко всё затихло, а через минуту выскочила секретарша, вся встрёпанная и красная, фу. До сих пор вспоминать мерзко. Отец тоже выглядел не лучшим образом. И в глазах у него был такой же страх, как сейчас.

Тогда он усадил меня в кресло и целый час что-то втирал. Я соображал плохо и смутно помню, что он там говорил. Запало только то, что он жалеет, что всё вышло случайно и матери об этом лучше не знать.

Через день, мать ещё была в больнице, он вручил мне ключи от Порше со словами:

— Ты вечно у меня просишь покататься. Ну вот теперь у тебя будет своя точно такая же.

Умом я понимал, что это не подарок от чистого сердца, что так он пытается загладить свою вину. До этого случая он уже год как со мной почти не разговаривал, хотя и до смерти Дани, если припомнить, не сильно-то рвался общаться. А тут вдруг душевно так: «Пойми, сын, я же мужик. Ну просто сорвался. Но это ничего не значит для меня. И ничего не меняет». А потом ещё и этот Порше в довесок.

И можно было бы, конечно, отшвырнуть те ключи гордо, послать его подальше и… ну не знаю, показать ему всячески презрение и неприязнь. Но не было никакого презрения, и никакой неприязни не было. Был шок, разочарование, обида, но ещё и жгучее желание поверить ему, что это просто случайность, ошибка — все же ошибаются, — ну и что он реально жалеет. И может, потом всё опять наладится.

И это вот так он жалеет — теперь ещё и притаскивая в наш дом своих шалав? А если бы мать приехала, а не я? И вообще, как давно всё это длится? И сколько этих шлюх он сюда перетаскал?

— Ты же говорил, что тот раз… это вышло случайно. Ты же говорил, что ошибся и больше никогда… А теперь снова. Да ещё и с этой…блин, она же моя ровесница. Девчонка совсем. Она же тебе в дочери годится.

Я оглянулся, но той девки уже и след простыл. Успела втихаря свалить.

Отец тоже заметил её исчезновение и… так явно встревожился, по-настоящему. Не глядя на меня, достал сотовый, начал названивать, наверняка — ей. Но она, видать, не ответила.

Он позвонил ещё раз с тем же результатом. Потом повернулся ко мне, посмотрел с неприкрытой злостью. И произнёс с ледяным спокойствием:

— А знаешь, я даже рад, что так всё случилось. Очень неприятно это всё, конечно, и тебе, и мне, и вообще… Но это помогло мне принять решение, на которое никак не мог осмелиться. Ты вот вспомнил про тот раз. Да, я не врал тогда, не оправдывался… То есть оправдывался, конечно. Но то действительно вышло случайно. Это была моя ошибка. И мне жаль, что так получилось.

Я хмыкнул. Заметно, как ему жаль.

— Ты думаешь, наверное, теперь, что я этакий стареющий ловелас, которого на молоденьких потянуло? — продолжал отец. — Сначала тот раз, теперь этот и неизвестно сколько между… Так вот нет. Тогда я просто сорвался. Думаешь, смерть Даньки только мать твою подкосила? Да я сам год мёртвым себя чувствовал. Да и потом тоже не особо живым. Но тогда я просто сорвался. Вместо моей секретарши в тот момент могла оказаться любая. Мне стыдно, что ты стал тому свидетелем. Да и просто стыдно. И я не хотел, чтобы узнала твоя мать. Но я за свою ошибку, кажется, заплатил, и тебя это вполне устроило. Ты же, как понимаю, не рассказал ей ничего.

— Ты что, реально думаешь, что я матери не рассказал про твою секретутку из-за тачки? — взвился я.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Во взгляде отца явственно проступило выражение: «ну-ну, рассказывай, уж я-то знаю, какой ты говнюк». И весь мой праведный гнев тотчас сдулся. Пустое это дело — метать бисер.

— Тогда ты прогадал, — с наглой усмешкой протянул я. — Я бы матери и без твоей платы ничего не сказал. Да я даже сейчас не скажу…

— И не надо, я сам скажу.

Сначала я не понял его — что за бред?

— Скажешь — что?

Отец несколько секунд молчал, потом отвернулся, шумно выдохнул и, глядя в сторону, туда, где стояла та девка, выдал:

— Скажу правду. Скажу, что люблю другую.

— Кого ты любишь? Вот эту вот…?

— Да, её. Да, я знаю, что она мне в дочери годится, как ты сказал, но ничего не могу с собой поделать. Да я даже пытался, если уж на то пошло.

— Что пытался? — не понял я.

— Пытался это как-то… преодолеть. Я думал, это просто… ну накатило вдруг, скоро пройдёт. Думал, это просто влечение, порыв, ничего серьёзного…