Тот, кого не люблю

У нас все валится из рук… Никита пытается помочь мне с Мишуткой, но тот плачет и просится на руки. Напоминаю себе маму или бабулю, а ведь раньше я всегда удивлялась, откуда в доме столько вещей? Коробки, Мишуткины аксессуары для улицы, игрушки, вещи… Никита предлагает раздать продукты соседям и ковыряющимся в мусорных баках бомжам. Пока я отвлекаю сынишку мультиками, Ник носит вещи в машину. Я прибираю квартиру, выношу мусор и отдаю ключи соседке с восьмого этажа, тете Гале.

В общем, когда мы выезжаем, на город опускается закат. Он рассыпает по крышам домов и верхушкам деревьев янтарно-золотую пыль… Раскрашивает небо и спокойное, как и мое сердце, море…

Мы едем медленно. Следую за машиной Ника, слушая в дороге детские сказки. Останавливаемся возле придорожного кафе, чтобы перекусить и покормить Мишутку. Никита советует мне не писать ничего Роберту. И сам воздерживается от общения. Пусть для него мой визит будет сюрпризом, ведь так?

– Зойка, да у него и телефона-то нет. Я и забыл! Я предлагал купить, но у Роба была последняя модель айфона, ты же его знаешь… – улыбается Никита. – Сейчас наш Мишенька заснет, и мама спокойно доедет, да?

– Да, – вздыхаю облегченно. – Ему и так совестно, Ник. Роберт никогда ничего не просит, такой уж он.

Мишка трет глазки и засыпает в автомобильном кресле, когда до города остается около ста километров. Никита не спрашивает, куда ехать. Да и у меня не возникает мыслей ночевать не дома… Мой дом там, где мой муж… В нашей с ним квартире, которую я добровольно покинула.

– Уже поздно, Зойка. Отдыхай, а утром поезжай сразу в больницу. Сейчас уже очень поздно.

– Я и не думала сейчас. Спасибо тебе, Ники, ты настоящий друг.

Ловлю его улыбающийся взгляд и поднимаюсь в темный, спящий подъезд. Мишутка ворочается в руках и жалобно хнычет. Подогреваю сынишке кефир и перекладываю его в кроватку. Темнота прячется по углам, как пушистый пугливый зверек, а тоскливая прохлада прогоняет домашний уют. Запустение, одиночество, несчастье – вот, что здесь теперь… А совсем недавно в нашей кухне пахло ягодным пирогом по рецепту моей бабули и жаренными в соевом соусе креветками… Глаза разъедают жгучие слезы… Как я могла вот так уехать? Разменять счастье на глупые обиды? Я ведь даже не попыталась его понять, не позволила обдумать собственные слова, сразу уехала. Без раздумий сожгла мосты…

В окна заглядывает любопытный месяц, серебрит кухонный стол, открывая взору заявление о разводе. Он его так и не взял… И мама его не тронула, оставила вещи лежать на своих местах. Хотя она здесь, несомненно, была – в квартире порядок, в ванной комнате чистые полотенца, а постель застелена по-другому, не так, как это делаю я…

Хватаю бумаги и остервенело их рву… Бросаю в мусорное ведро, захлёбываясь вмиг потяжелевшим воздухом. Глубоко дышу, репетируя слова, что завтра скажу мужу…

Просыпаюсь я рано. Готовлю завтрак и раскладываю еду по пластиковым контейнерам. Жую корочку засохшего черного хлеба, найденного в шкафу, и кусочек лимона – только им сейчас под силу справится с тошнотой. Кормлю Мишеньку и быстро одеваюсь. Из зеркального отражения на меня смотрит уставшая бледная женщина с густой «гулькой» на макушке. Ну и пусть… Роберт знает меня любой – красивой и не очень, голой, страстной, одетой или плачущей… Расстроенной, ищущей, беспомощной… Мы знаем друг друга, как никто другой… Так, неужели, прогонит?

Ступеньки под ногами кажутся резиновыми… С трудом сохраняю равновесие, держа на руках сына. Прогоняю подступившую исподтишка трусость и поднимаюсь в отделение, решительно направляясь к палате. Приближаю лицо к двери и прислушиваюсь. Может, у него мама? Или коллеги из ресторана? Тишина…

Не спрашивая разрешения, дергаю дверь и вхожу, тотчас встречаясь с распахнутым от удивления взглядом мужа… Его ноздри напрягаются, а лоб прорезает мучительная складка. Он тягостно вздыхает и сжимает губы в тонкую линию. Отворачивается к стене, борясь со стыдом.

– Я… Мишутка, иди, сынок, обними папу, – спускаю сына с рук, используя запрещенный прием.

– Па… Па…

– Сыночек мой, Мишенька. Родной мой, – оттаивает Роберт. Неуклюже ворочается и поднимается на локтях.

Я осторожно сажусь на край кровати, наблюдая, как мои мужчины обнимаются. Как поблескивают слезы в глазах Роберта и дрожит подбородок. Сама не замечаю, как их силуэты размываются от жгучих, как кислота слез…

– Роберт… Я… Мне не надо было… Я…

Бросаюсь на грудь мужа, не в силах выдерживать эту муку. Целую веки, лоб, щеки, глажу по густым, почти черным волосам. И плачу, плачу…

– Зойка, знаешь, кто ты?

– Роб, я…

– Ты мой свет, Зой. Без тебя тьма и пустота. Ты свет, ночь и день, мой мир… И я до чертиков тебя люблю. Зойка, мне так стыдно, если бы ты знала…

Он плачет. Обнимает меня и сына, целует в лицо, губы, волосы, смешивает свои слезы с моими и беспрестанно повторяет, как нас любит…

– Прости меня, я очень тебя обидел. Я виноват и заслужил все, что случилось. Я…