Тот, кто держит за руку

Именно в этот момент я очень даже не спокоен, как ты можешь заметить, — многозначительно улыбаюсь я, прижимая переволновавшуюся строптивицу к своему телу. — Так что перестань задавать вопросы и поцелуй меня.

Ты пользуешься моей слабостью, — ворчит она не всерьез и послушно целует меня в губы. Наши поцелуи никогда не прискучат мне, я знаю это также верно, как верен сам тот факт, что кислород нужен нам для поддержания нашей жизни. Ханна и есть мой кислород… Не знаю, как я жил без нее… и без этих поцелуев. Иногда вся твоя предыдущая жизнь, как преддверие чего-то иного, как растянувшееся на года ожидание настоящего события, которое и есть единственно значимое для тебя — таким событием для меня стала встреча с Ханной: секундное столкновение взглядами на переполненной автомобилями трассе — и вот твоя жизнь приобретает смысл. Ты начинаешь понимать для чего живешь и качество этой жизни улучшается вдвое, втрое, в добрую сотню раз…

Я просто люблю тебя, — шепчу я ей между поцелуями, и собственное сердце кажется оглушающе громкогласным.

Мам, — прерывает наш поцелуй окликающий голос Мелиссы, — Эмили жаждет внимания. А у меня руки в муке…

Мы с Ханной дружно посмеиваемся, ощущая себя нашкодившими детьми. Ее щеки предательски алеют…

Марк, тебя это тоже касается! — кричит она снова. И мы потихонечку выскальзываем за дверь…

Так и знала, что вы вместе где-то зависаете, — закатывает глаза девочка, от которой не укрывается ни наше совместное появление, ни тем более материнское раскрасневшееся лицо тоже. — Как дети, право слово, — ворчит она, вызывая у нас с Ханной приступ неудержимого хихиканья. Ну вот, она хотя бы немного отвлеклась и забылась… Миссия выполнена.

Я смотрю на часы — осталось меньше десяти минут. Сказать, что я нервничаю — значит ничего не сказать, только Ханне знать об этом вовсе не обязательно. Если мне престоит встреча с собственными родителями, то для нее они и вовсе чужие люди, чужие люди, которые, возможно, считают ее виновницей моей с ними размолвки. Если честно, не знаю, чего ожидать от нашей нынешней встречи…

Я позвонил им меньше недели назад, ни на что особо не рассчитывая, но мама удивила меня, сговорившись об этом свидании… А я бы и не позвонил вовсе, не заставь меня Ханна пойти на этот шаг: «мы не можем устроить венчание без присутствия твоих родителей. Это неправильно, Марк», сказала она мне однажды вечером, когда я поделился с ней планами на наше венчание в церкви Святого Леонарда. В ЗАГСе мы побывали еще два месяца назад… До того, как на свет появилась малышка Эмили. Моя дочка.

Ну-ка, улыбнись папочке, — сысыкаюсь я с малышкой, которую Ханна держит на руках. — Вот, послушная девочка.

В этот момент звенит звонок, и Ханна мечет в меня перепуганный взгляд. Хочу подбодрить ее улыбкой, но губы деревенеют и, кажется, совсем не слушаются меня. В конце-то концов! Бросаю последний взгляд на ба с Мелиссой, которые побрасали свою стряпню на кухне и теперь толпятся на пороге кухни, замерев в ожидании, и иду открывать дверь.

Февраль выдался в этом году чрезвычайно холодным, и обе фигурки родителей, завернутые в теплые полупальто, кажутся мне какими-то нереальными и словно забытыми, как смутная память о былом сне. Мы неловко здороваемся. Мне стыдно за то, что я ощущаю отца с матерью такими далекими от моей нынешней жизни и еще хуже становится мне от мысли, что вот эти самые морщинки на отцовском челе, прежде мной не замечаемые, появились на его лице именно из-за меня.

Пальто можете оставить здесь, — указываю я на вешалку у стены. — А теперь сюда… Осторожно, здесь игрушки Ёнаса.

Я слегка отпихиваю ногой вереницу выстроившихся у порога маленьких машинок, и мы все оказываемся лицом к лицу. Ханна такая бледная, что мне страшно за нашу малышку, лежащую у нее на руках — не уронила бы. Ёнас тоже забился под стол и выглядывает оттуда большими, любопытно-опасливыми глазами… Только ба с Мелиссой, словно две воинственные амазанки, сжимают в руках свое импровизированное оружие: скалку — одна, и половник для соуса — другая. Я благодарен им за эту поддержку.

Здравствуй, мама, — обращается к амазанке с половником моя мама. — Давно не виделись.

Не по моей вине, — ворчит та недружелюбно. — Впрочем у меня было чем себя занять, — и она обводит всех нас потеплевшим взглядом. — Я не жалуюсь.

Мама теребит в руках ручку своей кожаной сумки, вижу как ей все это тяжело дается, и решаюсь прийти на помощь.

Мама, это Ханна, — подвожу я ее к своей возлюбленной. — А это наша дочь Эмили.

Твоя дочь? — лепечет она растерянно, и я молюсь, чтобы она не сказала чего-нибудь сверх этого.

Да, мама, — повторяю я твердо, — это моя дочь Эмили.

Несколько бесконечных секунд она молчит, обмениваясь с отцом нечитаемым взглядом своих полинявших (уж не от слез ли?) светло-голубых глаз. Тот на фоне взволнованной матери кажется почти отстраненно-холодным… Один этот вид вызывает у меня спазмы в желудке — кончится ли эта встреча хоть чем-то хорошим?

Можно мне ее подержать? — наконец обращается мама к прикрывшейся ребенком, словно щитом, Ханне. — Она кажется такой маленькой.