Тот, кто держит за руку

Да, конечно, — Ханна осторожно перекладывает малышку с рук на руки. — Ей только второй месяц пошел, но она уже улыбается…

Они с моей матерью обмениваются смущенными взглядами, и я немного оттаиваю.

Нам надо ужин доготавливать, — уведомляет нас в этот момент бабушка и возвращается на кухню. — Мелли, раскатывай тесто. Само оно в рулеты не скатается. Живее!

Мелисса тоже выскальзывает из комнаты, и я подзываю к себе Ёнаса, все еще ведущего наблюдение из-под стола, подобно партизану в тылу врага. Тот несмело подходит.

Это Ёнас… — «мой сын», хочется добавить мне, но я решаю пока не доводить до крайностей и потому просто говорю: — Старший братишка Эмили. Он у нас большой поклонник книг про автомобили…

Отец молча смотрит на нас обоих.

Не покажешь, где у вас тут туалетная комната, — вдруг произносит он свои первые а все время слова. Голос у него хриплый, словно простуженный, и немного надтреснутый.

Да, конечно, пойдем.

Я веду его по нашему новому дому, который мы снимаем не так давно, примерно, три последних месяца, и спазмы в моем желудке все усиливаются и усиливаются — так и до язвы недалеко.

Я указываю отцу на дверь в конце коридора и собираюсь уже было ретироваться, когда он останавливает меня такими словами:

Ты выглядишь счастливым, сынок.

Доброта его голоса ошеломляет меня настолько, что я теряю дар речи. Буквально. Он видит это и делает шаг в мою сторону: лицо исковеркано гримасой боли, руки дрожат…

Марк… прости меня, — шепчет он еле слышно, и в моих глазах вскипают горячие слезы. — Мне так жаль, мальчик мой, прости меня…

Папа… — Отец обнимает меня и начинает глухо рыдать мне в рубашку. Это все еще ошеломляюще и непостижимо, но и животворяще тоже: в этот самый момент я понимаю, что все у нас действительно будет хорошо. Что наше «долго и счастливо» тоже имеет место быть и оно начинается здесь и сейчас.

Ты тоже прости меня, отец, — глухо шепчу я в ответ и крепко сжимаю его дрожащую руку.

Конец.