Да ничего! Все это глупости! Ему померещилось, просто потому, что он был напуган. Да, именно, напуган, этим все и объясняется. Он вытер нос рукавом и поморщился от боли. На руке, возле запястья, осталось смазанное пятно крови.
Нет, просто не надо к ней больше подходить, вот и все. Приснилось это или было реальностью, но с бабулей он больше не связывается, все! Приступ истерической паники прошел, но Джордж все еще был напуган, сильно напуган, почти до слез, до дрожи, особенно при виде собственной крови. И страстно хотел лишь одного – чтоб мама скорее вернулась и занялась всем сама.
Джордж, пятясь, вышел из комнаты на кухню. Постоял, глубоко и медленно дыша. Надо бы намочить какую-нибудь тряпку холодной водой и приложить к носу. При мысли об этом его затошнило. Он подошел к раковине и пустил холодную воду. Наклонился, пошарил в ведре под раковиной и достал какую-то тряпицу – кусок использованной бабулиной прокладки. Сунул ее под струю, слизывая с губы кровь. Стоял и держал прокладку под холодной водой до тех пор, пока пальцы не начали неметь, затем завернул кран.
И уже поднес было тряпицу к носу, как вдруг из соседней комнаты послышался голос:
– Иди сюда, мальчик. – Голос бабули, мертвенный, глуховатый. – Иди сюда…
Джордж хотел закричать, но не получилось. Изо рта не выходило ни звука. Зато из той, другой комнаты доносились звуки. Те самые звуки, которые он слышал, когда мать заходила к бабуле, умывала ее, переворачивала ее грузное тело, опускала, снова переворачивала.
Только теперь звуки эти имели несколько иной оттенок, вернее – совершенно другой подспудный смысл. Похоже, бабуля пыталась… встать с постели.
И тут Джордж с ужасом обнаружил, что ноги его сами повинуются этой команде. Он приказал им остановиться, но они продолжали шагать: левая, правая, затем снова левая, топ-топ по покрытому линолеумом полу… Словно обезумевший от страха мозг стал пленником тела, сидел в нем, покорный и беспомощный, замкнутый в башне.
Джордж прошел через кухню, коридорчик, дверь и вошел в комнату.
И оказалось, что да, бабуля не просто пыталась встать с постели, она уже встала и сидит в своем белом виниловом кресле, в которое не садилась вот уже года четыре. С тех самых пор, как совсем отяжелела и одряхлела, и перестала ходить, и перестала понимать что-либо…
Но только сейчас бабуля вовсе не выглядела такой уж старой и дряхлой.
Да, лицо по-прежнему морщинистое и серое, словно тесто, но дряхлость и беспомощность как рукой сняло! Словно и не было, словно она лишь носила маску с целью усыпить бдительность маленьких мальчиков и усталых безмужних женщин. Теперь лицо ее светилось разумом, мерцавшим, словно старая восковая свеча. Запавшие в глазницах глаза смотрят бесстрастно и мертво. Грудь неподвижна. Рубашка задралась, обнажив бледные слоновьи ляжки. Покрывало свесилось с постели на пол.
Бабуля протянула к нему свои огромные руки.
Джордж вцепился в дверной косяк, изо всех сил противясь ее неукротимой воле. За окном ревел и стонал ветер. Лицо мальчика вытянулось, исказилось от напряжения, от этой неравной схватки и напоминало в этот миг лицо с какой-нибудь гравюры из старинной книги.
И вот Джордж против воли стал подходить к ней. Он ничего не мог с собой поделать. Медленно, шаг за шагом, навстречу этим протянутым рукам.