Тот, кто любит...(СИ)

Потом он злился на нее за ссылку на «Мозгоед», за это отстранение от значимых и опасных событий. Она опять приняла это решение без него, с обычным человеческим самоуправством. Рассудком он понимал, что хозяйка (а тогда она именно так определялась системой) права, что она прежде всего заботится о его безопасности, спасает ему жизнь, что она опытнее, взрослее, что она знает мир, в котором он еще только учится жить. Понимал, но не мог совладать с подступающей, такой знакомой обидой. Обида. Будто капля концентрированной уксусной эссенции на коже. Жжет, разъедает. Но для жизни неопасна. Небольшой дискомфорт. Достаточно заблокировать рецепторы. Но Мартин в ожидании Корделии пестовал эту каплю, распалял, взращивал, чтобы было чем плеснуть ей в ответ, отплатить, отыграться. Он сидел в своей комнате, нахохлившись, отстранившись, а она гладила его затылок и тихо оправдывалась. Он уже и обиды не чувствовал, уже осознал, понял, а повернуться и ответить не мог. Детская душа не позволяла. Правда, и активировать комм уже не пытался.

Он учился главному – понимать. Смотреть на свою обиду со стороны, дистанцироваться, контролировать. Учился избегать однобоких скоропалительных суждений. Первая усвоенная им истина – люди разные. И поступки людей тоже разные. Когда-то он поспешил принять на веру слова Бозгурда, оболгавшего его родителей. Мартин не усомнился ни на минуту, что та женщина, называвшая себя его матерью, читавшая ему вслух детские книжки, ставшая его проводником в мир, подарившая ему первые проблески человечности, всего лишь участница эксперимента, равнодушная статистка. Он поверил в то, что его предали, что кто-то получил вознаграждение. И долгих 1535 дней жил с этой ложью, хранил ее в своем сердце, прятал в непроницаемом коконе ненависти, тихо и неуклонно превращаясь в машину. В своем стерильном, холодном боксе, в тревожные ночные часы он вспоминал покинувших его родителей одновременно и с горечью, и с любовью. Он мечтал о мести предавшим его людям и в то же время звал их на помощь. Звал, без слов, без голоса, без надежды. Звал. И ненавидел себя за эту неизбывную наивность.

========== 2 ==========

Их было как будто двое: Мартин – порождение забортного вакуума, уверовавший в абсолютные величины, Мартин - машина, и Мартин - ребенок, горстка разумных молекул. Мартин-киборг был всегда прав, всегда состоятелен, всегда вооружен доказательствами и аргументами, но жив только мечтой саморазрушения, ибо обратить эту энергию вовне он не умел. Он не мог убить человека. И по этой причине убивал себя.

А Мартин-ребенок был слаб. Он был подобен призраку, пугливо взирающему на разрушительную деятельность собрата. Мартин-ребенок жил безумной неосуществимой надеждой. Этот Мартин, в благословенные минуты покоя, стоял у сверхпрочного свода купола исследовательского центра и вглядывался в звездный рисунок. Этот Мартин помнил теплые руки матери, этот Мартин слышал ее голос, ее слова… «Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…» Этот второй Мартин был обречен, он таял, растворялся, а тот, первый, набирал силу. Так кто же победит? Кто переспорит? Оказалось, что слабость упорней, выносливей силы, и дымный задохлик победил. Он остался и выжил. Но тот, забортный, вакуумный, все еще здесь, где-то прячется. Он не ушел, не растворился. Он еще полон сил. И ждет своего часа. Он реагирует молниеносно, сокрушительно, сминая и размалывая фильтры рассудка.

Ярость и обида. Этот первый выбивает из-под ног опору и, злорадно усмехаясь, толкает вниз. «Ты ей больше не нужен. Ты – временное увлечение. Домашний любимец, кукла. Люди часто обзаводятся такими питомцами, чтобы скрасить одиночество. Корделия много лет назад потеряла мужа и сына. В ее сердце огромная, незаживающая пробоина, которая истощает ее, распыляет жизнь. И она находит тебя, забавную человекообразную зверушку, чтобы эту пробоину заткнуть. С тем же успехом она могла бы заглянуть в ближайший зооприют и выбрать себе щенка поблохастей. Породистого она бы не взяла. Взяла бы самого несчастного, истощенного, с порванным ухом, хромого и одноглазого. Чтобы явить свое милосердие. Гордиться собой, восхищаться. Разница-то невелика. Хромой щенок или ты, полудохлый киборг. Выхаживала бы с героической самоотверженностью, выводила бы глистов и подтирала лужи. Но подвернулся ты. Что гораздо интересней. И масштабней. И задача сложней, и перспективы заманчивей. И даже как будто любит. И заботится. И жизнью рискует. Теперь у нее будет ребенок. Ребенок – он же родной, он – продолжение, генокод, бессмертие. Никакому киборгу с ним не сравниться. Люди свято чтут закон сегрегации: свой - чужой. На каждом установлен подсознательный транспондер. И определяющим фактором выступает генетическое сочленение. Корделия в любом случае предпочтет своего, родного».