Тот, кто любит...(СИ)

— А кто отец, ты знаешь? Или донор анонимный?

— Конечно, знаю.

— Кто?

Он спросил машинально, потому что система всегда в поиске информации. Так как информация имеет ту же ценность, что и энергоресурсы. У человека даже при избытке питательных веществ при отсутствии информации наступает сенсорный голод. Мозг нуждается не только в глюкозе, но и в поступающих извне сигналах, в касаниях внешнего мира. У Мартина таких реципиентов двое — и мозг, и процессор. Своим любопытством он питает обоих, но они всё равно голодны, им всегда мало. Потому и спросил. Чтобы дать процессору лишний повод.

— Ты, — ответила она.

«Ты…» Мозг слишком медлителен, неповоротлив, его хранилища памяти неорганизованны и бездонны. А процессор не нашёл повода реагировать. Для него эта информация никакой ценности не представляет. Мартин успел ухватить только самое поверхностное, очевидное.

— Но… я же стерилен… на генетическом уровне.

Всё логично, всё правильно. Он — киборг, машина, а у машин детей не бывает. Машины собираются людьми из отдельных деталей или выращиваются в чанах с амниотической жидкостью.

Машина, если её определённым образом запрограммировать, может собрать из отдельных деталей свою копию. В сборочных цехах, где клепают андроидов, у конвейера стоят те же андроиды. Но это не одно и то же. Собранные ими человекообразные роботы не дети. Они вообще не дети. Потому что механизмы детьми не бывают. Они — неживые. Дети рождаются только у живых. И это значит, что он, Мартин, живой! Он теперь по-настоящему живой.

Мартин сидел в каюте и улыбался. Это было нечто новое, преобразующее. Живой! Он — живой. Оказывается, у этого слова есть гораздо больше значений. Живой — это не только двигаться, дышать и чувствовать боль. Живой — это намного больше, это непостижимые глубины сопричастности. Это полнота, объём и единство, это сознание и слияние с первой зародившийся клеткой. Мартин видел мириады жизней, эти бесконечные светящиеся нити, пронизывающие вселенную, окутывающие её, передающие смысл, нити, исходящее из неведомого глубинного источника, чья тайна так и осталась неразгаданной.

Кто же заронил искру жизни в первую сформировавшуюся клетку? Есть ли это великая случайность или целенаправленный акт? Была ли на то воля саморегулирующийся вселенной или вторжение разума? Мартин не знал. Да и никто не знал. Сейчас ему это было неважно. Важно было то, что он допущен в этот вселенский круг, признан своим, равным, что он не менее ценная живая частица в этом многомерном плетении, чем самый сложный живой организм, что он тоже живая пульсирующая клетка. Он больше не продукт, не искусственно созданное, навязанное природе образование. Он живой, такой же проводник импульсов в зарослях вселенских дендритов. Вот что значит быть живым: быть частью и целым одновременно. Ощущать жизнь каждым рецептором, каждым нейроном, каждом сочленением, быть суверенным и зависимым. Быть подобным и единственным. Быть каплей, постигающей океан. Живой! А он-то, жестянка неразумная, едва глупостей не наделал. Уже вообразил себя отвергнутым, отчужденным. Глупый… глупый и маленький.

В ту последнюю ночь на «Космическом мозгоеде» за несколько часов перед посадкой на Терру, где ожидала «Подруга смерти», Мартин думал о своём исходнике, сыне профессора Каленберга и Эмилии Валентайн, погибшем 8 лет назад. Это ему Мартин был обязан своим нынешним перерождением, своим обретением целостности. Каким он был, этот Мартин-исходник? Внешне они похожи. Они по сути братья-близнецы, даже клоны. Но даже тождественные генетически человеческие близнецы не являются абсолютными копиями друг друга. У них бывают разные увлечения, противоположные темпераменты, диаметрально расходящиеся взгляды.

Мартин часто вглядывался в изображения светловолосого мальчика, которые сохранились в его цифровой памяти. Отражение отнюдь не зеркальное. Они несомненно похожи. Мартин узнавал себя в формирующихся чертах подростка, в движениях юноши, в задумчивом, напряженном ожидании сложившегося мужчины. Но Мартин ничего не знал о его подлинном характере, о его мечтах, о его надеждах. Он даже не слышал его подлинного голоса. Возможно, Гибульский использовал аудиообразцы для настройки тембра голоса, но у самого Мартина эти образцы отсутствовали.

Он всего лишь тень, жалкая копия, усиленная киберпротезами. Имеет ли он право ставить знак равенства между собой, куклой, и человеком? Говорят, когда-то на Земле существовал обычай создавать восковые копии людей. Был даже такой музей. Там хранились изображения знаменитостей, воспроизводящие оригинал в мельчайших подробностях. Он, Мартин, в некоторой степени и есть такая копия, только более усовершенствованная, умеющая двигаться.